Мертвые мухи зла

— Разве я сторож брату своему? — говорит безразличным голосом. Удивлен? Все просто: ЦПШ. Церковноприходская школа. Батюшка неглупый был… Ладно. Оставим прошлое. Я о настоящем. Я просмотрел дела: оконченные и те, что в разработках. Я откровенен с тобой. Но это уже реальная служебная и государственная тайна, парень. Так вот: Алексей Иванович два года назад составил справку на Николая Антоновича. Убедительно описал свое и мамы спасение и, как начотдела, заключил, что оный социальной опасности не представляет, понимаешь? Когда же я теперь взял дело… — смотрит на меня нервно, с глухой печалью в глазах, — оно уже не в архиве оказалось, а в работе. Резолюция замначуправления, комиссара госбезопасности Лошкаря. Арестовать, направить на Особое совещание.

— Опять! — восклицаю в сердцах. — Да ведь упразднено! Как внесудебное, что вы мне уши замораживаете?!

— Упразднено, — соглашается. — Но ведь тех врагов, которые ни в чем не виноваты, — как с ними быть? Короче. Мамино заявление последовало уже после приказа об аресте, там даты выставлены, я тщательно проверил.

— Эх, папаня нумер два… — качаю горько головой. — Вам бы маманю остановить, а?

— Я… я люблю ее. Я не смог этого сделать. Тем более — все равно…

— Николаю Антоновичу — да! А нам? Мне, вам, матери? А? Ладно… вам с нею трудно будет. Отец тоже ее любил. Но не позволял. А вы… Все равно разойдетесь, вот увидите…

Встает, оправляет складки за ремнем.

— Сережа… Ты, в общем, подумай… Стоит ли тебе по стопам, так сказать. Служба наша жесткая, подчас — бесчеловечная, при всей ее устремленности к счастью людей. Сегодня мы больше меч и вряд ли станем щитом. А ты подумай. Со мной домой пойдешь или останешься?

— Вы идите… Мне нужно побыть одному. Осмыслить. Понять. Сделать выводы. Может быть, все дело в том, что на неизведанных путях ошибки неизбежны? Как трудно поверить… Няня говорила: верующий во Христа ступает прямыми стезями. Но я не верую. И что тогда?

Комета уже над Петропавловкой, наверное. Она будто догорает. Но я понимаю: это мне только кажется. Это было давно.

Нужно идти домой, куча уроков на завтра, учителя после каникул бьют копытами, словно застоявшиеся кони. Могут быть неприятности, я у всех у них с прошлого еще года под большим подозрением. Им ведь все равно, что творится у человека дома, на душе… Им подавай А + В =… Школа — родной дом? Смотря для кого…

Выхожу на набережную. За спиной Летний, решетка, домик Петра. Впереди простор Невы, свинцовые волны имперского могущества. И острый шпиль собора. Ангел. Его просто забыли снять. И заменить Карлом Либкнехтом. Или Розой Люксембург. Протянутая рука (как у вождя) указывает светлый путь. Всегда в ту сторону, куда дует ветер…

С такими мыслями мне место в Крестах или на Шпалерной, во Внутренней тюрьме госбезопасности. Мне не служить, а сидеть. А ноги несут, и я все убыстряю и убыстряю шаг. Вот и Литейный мост, сейчас перейду на Выборгскую сторону и увижу дом Лены. Дом есть, а Лены нет. Красивый, немного вычурный дом дореволюционной постройки — впрочем, откуда здесь взяться другим. Но прежде надо (надо, надо!) сделать усилие и оглянуться. Вот она, серая цитадель кровавого возмездия. За то, что были. За то, что жили. За то, что не перешли на другую сторону. Что стоит перейти на другую сторону? Улицы, например? Только Гений, разделивший на белых и красных, не велит переходить. Разве что — на время. Для удобства. А потом…

Я определенно сошел с ума. Я не смею так думать. Это предательство интересов. Рабочего класса. Крестьянства. Трудовой интеллигенции. Отца. Матери. Отчима. Да-да, даже отчима. Я заблудился. Это виноват дом Лены. Вот он, передо мной. Парадное с выбитыми стеклами. И девочка в голубом прозрачном платьице выбегает мне навстречу… Выбегает. Убегает. Исчезает. Нету. И никогда не будет. Зачем…

Нет. По-че-му?

Стучат колеса, свистит и гудит паровоз, я еду в Мельничный ручей, искать вчерашний день. Доверенный мне некогда пакет. Он так и остался под половицей — закрутило, завертело, сползло на край, не до пакета было. Но пакет — это во-вторых. Главное — Николай Антонович. Не могу объяснить, что случилось. Почему трагедия этого чужого в общем-то человека задела так остро, так беспощадно. Вот, и разговор с отчимом, наверное, подтолкнул. Что я хочу найти, о чем узнать? Славные ребята из оперативного отдела управления тщательно перевернули и вывернули наизнанку весь дом. Вскрыли полы, вскопали землю в погребе. Если они нашли пакет Лены — ей кранты. Э-э, глупости, ее вину перед рабоче-крестьянской властью ничто не усугубит. Сто таких пакетов только подтвердят в глазах следствия, что все сделано правильно. Н-да…

Я ведь вновь и вновь трусливо утешаю себя.

Станция, деревянный домик. Тропинка ведет в поля, потом через сосновый лес и — вот она, двадцать пятая, последняя просека, или «просек», как они тут называют, и дом, дача. Стоит на отлете, особняком, да мне это и с руки. Вот он, приземистый двухэтажный куб, отделанный крашенными серой краской досками, невнятно поблескивают окна. Два крыльца рядком. Первое — наше, левое…