Мертвые пианисты

С того дня началась подготовка к конкурсу. Впрочем, о конкурсе Надя старалась не думать. Старалась играть, как обычно, просто играть, просто жить. Создавать движениями пальцев потоки собственной внутренней жизни: медленные, стремительные, звонкие, задумчивые. Почти всегда обжигающие. Сидя в гостях у Ксюши Лебедевой или в кафе за школой (бывало и такое), Надя продолжала мечтать о музыкальном уединении. Желание уйти ото всех в глубь себя ни на секунду не покидало. Вертелось, скреблось за ребрами острой щекоткой. Но Надя знала, что если все время оставаться в глубине себя, то друзей не будет. И поэтому исправно досиживала со всеми до того часа, когда «нужно идти играть на пианино, чтобы бабушка не заругала».

Между тем Надя все чаще стала помещаться голосом в общих разговорах. Места было мало, и Надины реплики скрючивались в неестественных позах, пережимались. Но все же втискивались, все же находили себе уголок наравне с репликами других.

Многое, конечно, до сих пор от Нади ускользало. Особенно шутки. Или ощущение пространства. Как-то раз Лопатин спросил Надю, не боится ли она его. Она удивилась, потому что Лопатина не боялась. И не видела причин бояться. Он был щуплый и на полголовы ниже Нади.

— Ты просто, когда разговариваешь, стоишь в десяти метрах от меня.

— В десяти метрах? — переспросила Надя.

— Ну, не в десяти. Но в общем далеко.

В следующий раз, вручая Лопатину биологию для списывания, Надя подошла ближе. Лопатин биологию взял, но почему-то шагнул назад. Смял в удивленную складку свой выпуклый лоб и не сказал ни слова. Даже «спасибо».

Надя около минуты простояла в неподвижном недоумении. Пытаясь прийти в себя и найти мысленную опору, обратилась к своим выдуманным спискам. Прокрутила в голове весь журнал девятого «Б». От Андреевой Ольги до Юрьева Никиты. Там все было без изменений, все привычно и спокойно. Представила Виталика Щукина, его кудрявые смоляные волосы и родинку на щеке. Представила, как он сидит за второй партой со своей подругой и возлюбленной Ритой Губановой, аккуратно кладет на парту учебник и тетрадь. Накануне Виталик и Рита допоздна говорили по телефону, и Рита не выспалась. Сидит сейчас и трет свои медовые бархатистые глаза, которые от недосыпа налились красным.

— Ты что, влюбилась в Лопатина? — спросила потом Ксюша Лебедева.

— Нет, — испугалась Надя. — Почему?

— Ну, не знаю, ты к нему так близко подошла в коридоре. Почти вплотную. Я думала, ты хочешь прижать его к стенке и сделать с ним что-нибудь нехорошее.

Надя растерялась совсем. Влюбляться в Лопатина, а тем более делать с ним что-то нехорошее не входило в ее планы.

— Нет, — повторила она. — Нет. Я просто…

— Да ладно, можешь не скрывать от меня своих чувств. Все и так знают, что ты давно о нем грезишь, — развела руками Ксюша Лебедева.

И тут же, заметив Надин серьезный взгляд, добавила:

— Расслабься, это шутка. Просто на таком расстоянии одноклассники обычно не разговаривают.

— А на каком расстоянии мне следует с ним разговаривать?

— Ну, примерно вот на таком, — сказала Ксюша и встала от Нади на расстоянии трех ромбиков линолеума.

Три ромбика линолеума. С коридорными разговорами все более или менее прояснилось. Но оставался вопрос, как быть с разговорами внекоридорными. В местах, где нет ромбиков-ориентиров.

Надя много думала об этом, особенно по ночам. Успокаивала себя, вновь вызывая в голове свой девятый «Б». Смотрела из глубины воображения на Виталика и Риту, которые точно знают, на каком расстоянии от одноклассников нужно стоять при разговоре с ними. Знают они и то, что при разговоре друг с другом это расстояние может быть гораздо меньше. Потому что они друг в друга влюблены. Еще Наде снились странные сны, например про то, что Ксюша Лебедева и Лопатин оказались в списке Надиного девятого «Б», хотя такого быть не могло точно. Во-первых, потому что Ксюша и Лопатин — реальные люди. А во-вторых, в девятом «Б» всего одна фамилия на букву «Л» — Лазарева. А после нее в классном журнале сразу идет Муратов.

Неделю спустя Надя отмерила линейкой расстояние в три ромбика коридорного линолеума. Оно оказалось равным семидесяти пяти сантиметрам. Этой же длине, как выяснилось, соответствовали полтора квадрата плитки в столовой и в школьном туалете, а также девять прямоугольников линолеума под паркет «елочка» — в классах и в актовом зале. Зона ориентиров заметно расширилась, и Наде стало спокойнее.