Читаем Мертвые пианисты полностью

В целом все протекало без изменений, и ей это нравилось. Только иногда с медленным скрипом из головной темноты поднимались мысли о предстоящем конкурсе, грозящем нарушить привычное течение жизни. Но Надя загоняла эти мысли обратно в темноту. Продолжала сидеть за пианино, доставая из тишины музыку. Продолжала дружить с одноклассниками, протягивать им самостоятельные работы для списывания. Бабушка периодически ругала Надю за то, что она дает списывать «всяким лодырям», но ей все равно хотелось лодырям помогать. Многие самостоятельные требовали исключительно заучивания параграфов. Для лодырей это было сложно. Их занимало все жизненное и сиюминутное, а не устройство птичьей кровеносной системы или столицы регионов России. В головах лодырей теснились мечты о ночном клубе, ссора с Беловым из параллельного класса, новые телефоны, офигенная сумка из магазина на Лесной улице. И куча другой ерунды. А в Надиной голове все это отсутствовало. В Надину герметичную голову пестрый шумливый мир не просачивался. А значит, в ней оставалось очень много места для запоминания параграфов. Не вовлеченная в повседневную сутолоку, с раннего детства отгороженная от суеты Надя купалась во внутренних просторах. Свободно и легко раскидывала по не заполненным суетой головным пустотам страницы из учебников. И ей было не жалко, совсем не жалко делиться этими страницами с другими.

Возможно — даже скорее всего, — Надина дружба с одноклассниками держалась исключительно на этом списывании. Как-то раз Надя случайно услышала, как Андрей Демидов спросил Лопатина:

— Слушай, а чего эта джипиэсница тормознутая вечно с нами таскается?

— Да ладно, — ответил Лопатин. — Мне она не мешает. Да и вообще она нам списывать дает.

— Ну она же вообще пришибленная какая-то! Как зомбячка.

— И чё? Тебе с ней не трахаться.

— Ну, только если в самом страшном кошмаре, — сказал Демидов и потряс плечами.

— Да забей, короче. Зато она добрая. И безотказная. По-моему, удобно всегда иметь под рукой полуботаншу для списывания. Не у Зябликовой же просить.

— Ну да, и то верно…

Надя не расстроилась от этих слов. Ведь эти слова означали лишь то, что она приносит своим друзьям пользу. И это было замечательно.

А однажды, незадолго до конкурса, Надя решилась пригласить друзей к себе. В тот день бабушка уехала в РОНО, и даже дядя Олег ушел по каким-то своим неясным делам. Конечно, Надя очень волновалась и даже не сумела открыть входную дверь ни с первой, ни со второй попытки. Ключи неумолимо выскальзывали из липких ладоней и падали. С третьей попытки Надя тоже не открыла, потому что третьей попытки не было. После второго падения ключей их поднял Лопатин и открыл дверь сам.

Все прошли в Надину комнату, не разуваясь. Надя полминуты переживала, увидев на светлом полу тропинки серых следов. Но потом подумала, что дома у Ксюши Лебедевой тоже никто обычно не разувается. И значит, так надо, значит, все нормально.

— О, пианино, прикольно, — сказал Сережа Гордеев. Не спросив разрешения, поднял крышку и принялся бить по клавишам.

Беспорядочное бряцание мучительно вобрало в себя всю Надю. Словно высосало за секунду все внутренности. Но Надя ничего не сказала, не сделала Гордееву замечание. Потому что Гордеев гость, а бабушка учила, что гостям делать замечания невежливо.

— Ты по-прежнему занимаешься с этой усатой? — спросила Ксюша Лебедева, когда Гордеев наконец перестал бренчать.

— Усатой? — не поняла Надя.

— Ну с училкой музыки. Валентиновной.

— Да… Раз в неделю. А в основном я занимаюсь сама. То есть одна.

— Блин, как ты ее выносишь? Ну сыграй нам чё-нибудь.

— Что именно?

— Ну не знаю. Что-нибудь легкое, не слишком депрессивное. Моцарта там какого-нибудь.

— Музыка Моцарта не легкая. Ее ошибочно считают легкой, возможно, из-за ее гармонической ясности. На первый взгляд она может показаться простой и прозрачной. У нее воздушная и чистая оболочка формы. Но это лишь оболочка. На самом деле эта музыка многостороння, глубока и полна контрастов трагедии и шутки.

— Ну все, села на коня, да? — сказала Ксюша, подперев рукой правую щеку. Ту, что с веснушчатым рисунком, похожим на карту Пиренейского полуострова.

— Какого коня? — напряглась Надя.

— Да никакого, расслабься. Я просто от тебя столько слов раньше никогда не слышала. В общем, играй, что хочешь, короче.

Перейти на страницу:

Все книги серии Виноваты звезды

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Доктор Гарин
Доктор Гарин

Десять лет назад метель помешала доктору Гарину добраться до села Долгого и привить его жителей от боливийского вируса, который превращает людей в зомби. Доктор чудом не замёрз насмерть в бескрайней снежной степи, чтобы вернуться в постапокалиптический мир, где его пациентами станут самые смешные и беспомощные существа на Земле, в прошлом – лидеры мировых держав. Этот мир, где вырезают часы из камня и айфоны из дерева, – энциклопедия сорокинской антиутопии, уверенно наделяющей будущее чертами дремучего прошлого. Несмотря на привычную иронию и пародийные отсылки к русскому прозаическому канону, "Доктора Гарина" отличает ощутимо новый уровень тревоги: гулаг болотных чернышей, побочного продукта советского эксперимента, оказывается пострашнее атомной бомбы. Ещё одно радикальное обновление – пронзительный лиризм. На обломках разрушенной вселенной старомодный доктор встретит, потеряет и вновь обретёт свою единственную любовь, чтобы лечить её до конца своих дней.

Владимир Георгиевич Сорокин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза