Мертвые пианисты

В первом туре Надя играла Баха — фантазию и фугу до минор (ХТК II), Сонату си-бемоль мажор Клементи, «Октябрь» Чайковского и Виртуозный этюд № 4 Листа. Заигравшись, где-то на середине «Октября» чуть не забыла про конкурс, про зрителей, про жюри. Начала представлять вечереющий октябрьский парк. В глубине Надиного сознания уже чернели скелеты кустов, выворачивая сухие безлистные руки; сонно жались друг к другу облетающие деревья. Запахло кленовыми листьями, догорающим костром, горьковатой пасмурностью. И по дорожкам парка пошли Виталик Щукин и Рита Губанова. Куда-то прочь от школы.

Доиграв «Октябрь» до конца, Надя чуть было не начала его заново. Хотелось продолжить прогулку Виталика и Риты. Узнать, куда же они направляются. Но Надин взгляд успел скользнуть по первому зрительскому ряду и обнаружить несколько непроницаемых лиц членов жюри. Большой зал Консерватории никуда не делся. Надино сознание тут же встрепенулось, выплыло из осеннего спелого воздуха и окунулось в Листа.

На объявлениях результатов первого тура лица жюри немного раскрылись, потеряли равнодушную плотность. Сначала коренастый мужчина средних лет произнес на английском небольшую речь. А стоящая рядом с ним высокая женщина в бирюзовом платье перевела эту речь на русский. Надя почти не слушала. Поняла только то, что «выбор был не из простых». Потом английский мужчина начал объявлять фамилии прошедших во второй тур. Те, кого называли, должны были вставать и кланяться всплеску аплодисментов. Надя не сразу узнала собственные имя и фамилию. Они прокатились по залу в плотной оболочке английского акцента. И только когда все — все стоящие на сцене члены жюри с выжидающей улыбкой посмотрели на Надю, произнесенные только что имя и фамилия освободились в ее голове от акцентной оболочки и написались четкими латинскими буквами: Nadezhda Zavialova. Прямо как на зеленой обложке тетради по английскому. Надя поспешно встала, уронив на пол сумку с телефоном и с термосом, в котором плескался бабушкин компот из сухофруктов. Стала порывисто кланяться, гадая, разлился ли компот или нет. Ведь если разлился — телефону конец. И бабушка очень расстроится. Надя кланялась секунд пятнадцать — почти механически, безотчетно. И все это время аплодисменты не затихали, а жюри улыбалось со сцены мягкими, дружелюбными улыбками.

Компот не разлился.

Во втором туре Надя исполнила Сонату № 1 фа минор Прокофьева, прелюдии и фуги Шостаковича и Сонату для фортепиано Стравинского. Играть было очень неудобно, потому что перед выступлением Надя не смогла как следует отрегулировать высоту банкетки. Опустить ее под свой рост после низкого китайца. То ли механизм заупрямился, то ли Надины руки, настроенные на Прокофьева, не справились с простейшим механизмом. Скорее всего, второе. Недаром мама говорила, что с руками у Нади всегда были нелады. Ведь она даже снежинку не могла ровно вырезать в детском саду. Только клавиши оживляли закаменелые Надины руки. А за пределами клавиш все было очень печально.

Надя не осмелилась попросить помощи. Не осмелилась заставить жюри подождать. Ведь, помимо Нади, есть еще другие кандидаты. Им нельзя попусту терять время. «Это взрослый, серьезный конкурс, Надюша. Международный», — говорила не раз бабушка. И Надя начала играть, неуклюже возвышаясь над клавиатурой. Словно одинокая отвесная скала над черно-белыми волнами.

Возможно, именно из-за этой обременительной телесной высоты музыка звучала не так, как хотелось Наде. И в третий, финальный, тур она не прошла.

Впрочем, бабушка все равно была довольна результатом.

— Горжусь тобой, Надюша, — сказала она в поезде, разрезая на бумажном платочке «Клинекс» помидор.

А в родном городе Надю встречали как настоящего героя. Внимание нахлынуло со всех сторон бешеными потоками. Скрыться от него было невозможно. Пришлось даже дать интервью телевизионщикам. Причем на этот раз не местным, а специально приехавшим журналистам с канала «Культура». Того самого, по которому Надя услышала в детстве слово «трансцендентный». А после сочинила стихотворение про синеву и ступеньки.

— Расскажите о своих впечатлениях. Сложно ли было выступать перед именитыми музыкантами? И что вы можете сказать об атмосфере, царившей на конкурсе? — спрашивал энергичный молодой журналист с бородавкой на лбу.

— Нормально, — отвечала Надя. — Ничего.

В Интернете начали появляться статьи о «необыкновенно одаренной шестнадцатилетней девочке», о присущих ее исполнению «лиричности, безупречном чувстве формы и удивительной зрелости». Появились и видеозаписи Надиных выступлений.

— Ни фига себе, — говорила Ксюша Лебедева, поднося к Надиному носу телефон. — Ты видела, сколько у тебя уже просмотров на Ютюбе? Охренеть… А комментарии видела? Тут тебе на всех языках пишут комплименты.

— Да вообще крутяк, — соглашался стоящий рядом Лопатин. — Музыка, конечно, так себе…

— Ой, да много ты понимаешь, — махала рукой Ксюша.

— Ты, что ли, Лебедева, понимаешь? Типа знаток классической музыки, да?

— Да заткнись ты уже. Я просто говорю, что прикольно иметь подругу-гения.