Мертвые тоже скачут

– Этот знак был выведен кровью на крышке гроба. Пустого гроба. Пустого захороненного гроба. – Я достала из сумочки еще одну улику – веревку с узелками – и положила перед ней. – Это находилось в гробу. Доходит до вас смысл?

Она молчала, смотря на меня в упор расширенными зрачками. Затем молвила:

– Вы хотите сказать?.. Этого не может быть. То есть… что… – Она повертела веревку, пересчитала узелки. Еще раз пересчитала, точно не поверив. – Этого не может быть! Никто, кроме меня, не может знать, как совершить обряд!

– То есть вы это уже знаете? – подловила я Азазу на лжи, пользуясь ее временным плохим самоконтролем, вызванным глубоким эмоциональным потрясением, природа которого пока мне была неизвестна, но смею предположить: так или иначе она имела отношение к знаку и количеству узелков. – А пять минут назад не знали.

– Я не заслужила ваших упреков, – отпив глоток из стакана, взятого на стоящем в углу небольшом низком столике, изрекла она. – Я действительно не знаю наизусть этот ритуал, да он мне и не нужен. Я просто единственная в стране обладательница старинной книги оживления мертвых. Она передавалась из рук в руки несколько десятков поколений. Вдумайтесь: десятки поколений! Книга очень старинная. Без нее никто не сможет этого сделать. Так откуда вы узнали об этом знаке? Я просто не представляю, чтобы кто-то еще обладал этим знанием.

Кое-что начало проясняться. По крайней мере, я твердо осознала, что не зря сюда пришла.

– Покажите мне книгу.

Она возмущенно подняла брови вверх.

– Я не буду показывать! Вы что, не понимаете? Эта книга несет жизнь мертвым, но страх и смерть живым. С этими вещами нельзя шутить! Я не стану ее показывать абы кому!

– Что ж. Я не скажу, откуда знаю о знаке, пока вы не покажете мне книгу.

– Я не могу показывать ее непосвященным! Это большой грех! Да я просто не имею морального права!

Здесь помогла врожденная женская хитрость:

– Постойте, но ведь я уже знаю о знаке. Значит, я посвященная, и вы ничего плохого мне не сделаете, показав ее.

Женщина замешкалась. Видимо, мои доводы казались ей довольно убедительными, но она никак не могла решиться открыть тайну своих предков, к тому же она еще никогда никому ее не открывала. Ну, может быть, только один раз… Но об этом поговорим позже, когда все выяснится.

– Сначала ответьте на мой вопрос о знаке, – заявила она жестко.

– К сожалению, я не смогу ничего ответить, не увидев книгу, – с тяжким вздохом молвила я. – Это не прихоть, не недоверие и не любопытство. Так уж вышло, простите. Придется показать книгу, чтобы я смогла дать верный ответ.

Пару секунд она размышляла. Но только пару секунд. Затем она так резко вскочила со стула, что тот завертелся на одной ножке, чудом не опрокинувшись (наверно, в прошлой жизни он занимался балетом), и проскользнула в смежную комнату, о наличии которой я и не подозревала, сидя прямо напротив двери. Просто все стены были завешены черной тканью, потому я не могла лицезреть дверь, она была сокрыта. Так вот, Азаза удалилась из комнаты, а я от нечего делать принялась изучать интерьер более досконально.

Вдоль стен, вплотную прижимаясь к черной ткани, стояли стеллажи с прозрачными вазочками и колбами с таким содержимым, что аппетит наверняка испортился у меня надолго, а при виде некоторых экспонатов по моей коже пробегала одинокая крупная мурашка. Засушенные головы птиц и змей, целиковые ящерицы и жабы, тоже сушеные либо заспиртованные, какие-то перья, кости, внутренности… Колбы с жидкостями подозрительно ядовитых оттенков… Выше стеллажей на стенах висели чудаковатые штуковины: маски со зловещим выражением; деревянные тотемы, неясно за что подвешенные, возможно за невидимые нити, свисающие откуда-нибудь с потолка; большие круглые знаки, выполненные мозаикой поверх твердой поверхности или просто выжженные по дереву; крупные бусы разных цветов из неизвестных мне камней.

Отвлекшись от стен, я опустила глаза на стол, чтобы осмотреть его получше. Правда, шарик светил очень ярко и приходилось жмуриться. Итак, с моей стороны стол был чист, сплошная черная пустошь, а с ее, как я уже говорила ранее, лежали стопки карт, больших, наподобие моих Таро, только тогда как мои были не слишком затертыми, у Азазы они словно прожили несколько столетий, а еще, помимо прочей муры в виде брошюр и небольших книжечек, там находилась черная шкатулка с черепом на крышке, притягивающая мое внимания с тех самых пор, как я села за этот стол. Так вот, стоило мне бросить на нее взгляд, как со стороны смежного помещения, в котором тремя минутами ранее скрылась молодая колдунья, донесся пронзительный крик, переполненный священным ужасом.