Мертвые видят день

– Противник в шестидесяти милях, множество целей. Вылетать немедленно. Общий курс – зюйд-зюйд вест.

Бегло просмотрев сложенный вдвое листок задания, найдя в линейке по номеру свой аппарат, быстро подойдя, я занял место в нем. Нажал кнопку, засветилась панель приборов. Выжал педаль; четко вздрогнув, легким толчком взяв с места, все более и более разгоняясь, несясь по взлетной полосе, аппарат оторвал колеса от земли. Ручку на себя, резко вверх, набор высоты. Засветилось внизу море, позади, далеко, за спиной, остался в небытии город. Курс сто тридцать пять. Вновь один, в вышине, над морем, я летел в беспредельную синь. Десять миль, тридцать миль, семьдесят. Что-то неприметное, трудно различимое показалось вдали. Штурвалом я скорректировал курс. Что-то огромное, грязно-зеленое, распираемо-ассиметричное и уродливое, похожее на колоссальный перекошенный, составленный из нелепо собранных, плохо согласуемых между собой блоков линкор, медленно приближалось из синеющей дали. Еще не выжимая скорость до предела, экономя горючее для финального рывка, курсом прямой наводки я летел к нему. Я – снаряд. Расстояние уменьшалось все стремительнее, стали различимы хаотично понатыканные по уродливой массе чудовища пушечные порты, видны были гондолы под брюхом с подвешенными в них самолетами.

Первый разрыв зенитного заряда беззвучно и нелепо раскорячился дымовым пятном справа по курсу, затем слева, потом ближе, потом дальше, целое созвездие зенитных разрывов, рвано-дымных серо-коричневых клякс наполнило пространство передо мной. Штурвал на себя, резко взмывая из-под артиллерийского облака, я поднялся выше. Посмотрим, как ты защищен с верхней плоскости, урод. Урод, урод, сволочь, гад. Дав свечу, в выси развернувшись, с вдавливающей до хруста скоростью сближаясь с чудовищем, я отметил, как остались внизу и поредели зенитные разрывы. Ближе, все ближе. Два быстрых с широко раскинутыми почти ажурными крыльями самолета появились из-под чудища, мгновенно беря круто вверх, сближаясь, они взяли курс на меня. Вперед, вперед. Сближение до дистанции огня, трассирующие следы пулеметных очередей прочертили синь вблизи меня; уйдя в сторону, затем другую, идя рваным, с перекладывающимися курсами, зигзагом, трясясь и переламываясь в кресле, я несся к цели вперед. Мгновенным промельком, один, затем другой, стреляя уже из пушек, самолеты пронеслись мимо меня. Заходят в хвост, ломаю курс, обидно, глупо быть подстреленным в последний момент, в шаге, в рывке от цели.

Пулеметная очередь, резко брызнув, задела, разнесла кончик левого крыла, аппарат замотало в воздухе, с трудом удерживая курс, уже выжимая полную скорость, я несся к чудовищу. Еще одна очередь, ударив выше, хрустко, по касательной, задела фонарь, хищные, змеящиеся трещины мгновенно разнеслись по пластику. Поздно, уже поздно. Все ближе чудище, уже почти полнеба заслоняет оно. Скорость на пределе. Вот оно! Вот оно! Вот оно! Я здесь, я твой, я приношу тебе жертву, мою высшую жертву, мою последнюю жертву, Вотан! Небеса, земля, ветер, штормы, море – запомните, запомните, запомните меня! За Родину! Сигрин! Сигрин! Сигрин! Плоскости чудовища ударили навстречу – и все кончилось.

Глава 7

Небо жгло глаза нестерпимо больно, руки были раскинуты, под ладонями, от шершавого металла я чувствовал тепло. Чуть приподняв голову, попробовав пошевелиться, я ощутил, что ноги слушаются меня. Уловив движение, сидевший спиной ко мне Вагасков обернулся.

– С возвращением.

Полумертвый, с ноющими, сверлящими болью суставами и словно чужими, ватными ногами, сделав усилие, опершись на локоть, я чуть приподнялся, стараясь, пробуя понять, что происходит вокруг.

– Я не погиб?

Сидевшая рядом с Вагасковым, подтянув колени в груди, Сигрин, отбросив волосы за плечи, чуть повернулась ко мне.

– Нет.

– Почему?

– Так было угодно богам. Никто не знает, что происходит. Значит, ты еще для чего-то нужен. Вотан отпустил тебя.

– А остальные?

Отвернувшись, глядя куда-то вдаль, Сигрин на мгновение сделала легкое, чуть уловимое движение к немецкому офицеру.

– Сколько ваших не вернулось?

– Трое.

Она повернулась к Вагаскову.

– А ваших?

– Двое.

Усмехнувшись чему-то и кивнув, она отвернулась.

– Я не помню всех.

Приподнявшись, подтянув ноги, я с усилием сел, оглядываясь, глядя вокруг. Черная, сияющая резко блещущим гравием пустыня, черный замок позади, рельсы, уходящие долгим изгибом вдаль, тендер паровоза впереди, в нескольких метрах от меня, прицепленные к нему две платформы, немецкий офицер со стальным цветком в руках, сидящие и лежащие на платформах остальные. Положив цветок на металл платформы, словно не желая видеть, устав от него, немецкий офицер повернулся к Сигрин.

– Еще один листок упал. Это предупреждение? Это плохо?

Не глядя на него Сигрин пожала плечами.

– Это так, как должно быть. Время идет. Никто не в силах остановить время. Вы что-то сделали. Достаточно ли этого, чтобы успеть? Успеете ли вы? Не знаю.

Темнея лицом, словно исподволь чем-то раздраженный, казалось, мгновенье поборовшись с собой и не выдержав, немецкий офицер повернулся к Сигрин.