Мертвый сезон. Мертвая река

Затем снова перевел взгляд на то место, откуда она недавно взлетела.

И едва не выронил чашку.

Расстояние до того места было довольно приличное, но зрением Дэвида Господь не обделил. Будь оно и вполовину слабее – он и тогда безошибочно распознал бы, что именно видят глаза.

Девушка стояла в зарослях травы и золотарника. Трава была высотой в добрый метр и достигала ей до пояса. Дэвиду показалось, что на вид ей лет семнадцать-восемнадцать. Подросток.

Черт ее лица Дэвид разглядеть не мог, заметил лишь, что волосы были темные и длинные, очень длинные. Ниспадавшие на обнаженные плечи, наполовину скрывая грудь.

Он не мог ручаться за остальную часть тела, однако от пояса и выше эта девушка определенно была совершенно голая.

В руках она вертела какой-то цветок. Красный.

И смотрела в сторону Дэвида.

То ли на дом, то ли на него самого.

«Эми в такое ни за что не поверит, – подумал Дэвид. – Наш собственный лесной эльф – и надо же, почти у самого дома».

Девушка постояла еще немного, повернулась и двинулась к соснам. Буйный каскад ее густых темно-коричневых волос постепенно затерялся в зарослях ярко-желтой травы.

Надо будет разбудить Эми и рассказать ей обо всем.

Дэвид прошел в кабинет и задвинул стеклянную дверь. Он уже был на полпути к спальне и проходил мимо установленной посередине кабинета старой пузатой печки, когда его взгляд упал на часы.

«Половина шестого».

«Да она же меня убьет», – подумал он.

И поделом будет.

В последние три месяца, особенно после рождения Мелиссы, Эми плохо спала по ночам, хотя девочка, следовало признать, превращалась (с невероятной, кстати, скоростью – диву даешься, как быстро растут дети) в довольно спокойного ребенка, в отличие от других известных Дэвиду детей, не заставлявшего родителей вскакивать с постели каждые полчаса. Разве что за всю ночь разок-другой подойдешь к ее кроватке, и все.

Вот и сейчас, вопреки обыкновению, Эми удалось крепко заснуть.

«Пусть поспит, – подумал Дэвид. – А новости подождут».

По пути в ванную он заглянул в спальню.

Жена довольно быстро восстановила фигуру, и сейчас ему было приятно видеть ее нагую, с крепкой спиной, покатыми плечами, прижавшуюся грудью к смятым простыням.

В противоположной части комнаты в своей колыбельке лежала Мелисса, крошечная и розовощекая.

«Какой же ты все-таки счастливчик, сукин сын, – подумал он. – Сам-то хоть понимаешь?»

Дом, жена, ребенок.

Эльфийка из леса… и все такое прочее.

По округе, возвещая утро, разносился первый крик кочета.

5:02

Вторая Добытая пробиралась сквозь тенистые заросли сосны и кедра, дыша терпким ароматом хвои. Ковер из опавших иголок под ее ногами был густ, прохладен и увлажнен от росы. По бедру Добытой скользнула низкая ветка, и от ее касания затвердели соски.

Чувствительность засела в ней глубже, чем в остальных. Ей это не очень нравилось, но какой смысл отрицать правду?

Первая Добытая приближалась к кромке леса. И уже слышала море.

Найти детей пока так и не удалось. Уже рассвело. Ей нужно было возвращаться.

Женщина рассердится.

Женщина, понукаемая дурным знамением, послала Вторую Добытую найти детей – но та их так и не отыскала.

Она ощутила гнетущее чувство стыда.

Вторая Добытая так и не стала той охотницей, какой ее хотела видеть Женщина.

Под конец Вторая Добытая свернула в сторону дома, где находился младенец, и даже смутно вспомнила собственного ребенка, который едва ли был сильно старше. Но в столь ранний час младенец пока не появился снаружи. Лишь мужчина, заметивший ее.

Второй Добытой стало интересно, имело ли это значение – то, что он ее увидел.

Существовал только один способ усмирить гнев Женщины – предвосхитить его. И потому сейчас, бредя по лесу, Вторая Добытая подыскивала подходящий инструмент.

Это должно было быть что-то тонкое, крепкое и гибкое.

Вот.

Ветка оказалась зеленой, жесткой, но задубевшие ладони привыкли к подобным вещам. Девушка стала сгибать ее – вверх, вбок, вниз, – покуда та не отделилась от ствола, потянув за собой полоску древесных волокон. Девушка очистила ветку от иголок. Дерево в ее руке истекало соком.

Вторая Добытая подошла к поляне, щурясь от солнца.

В гуще зарослей ястребинки, ромашек и клевера носились пузатые черные шмели. Она спокойно стояла меж ними, зная – эти безвредны, покуда не злить. Шмели кружили вокруг низко, собирая пыльцу своими длинными черными лапками.

Если не считать этих летунов, девушка пребывала в полном одиночестве.

По всей поляне шумел прибой.

Она хлестнула веткой себе по спине. Била сильно, понимая, что каждый удар должен оставить след, иначе в этом вообще не было смысла. Старалась махать так, чтобы конец ветки попадал на ягодицы и бедра, но никак не ниже – не хотела тревожить шмелей.

Чувствительность засела в девушке глубже, чем в остальных.