Мертвый сезон. Мертвая река

Питерс поприветствовал Майлза, осведомился, как дела у отца с матерью («Спасибо, все нормально») и забрался на заднее сиденье. Машина тронулась, и старик принялся смотреть копам в затылки через разделявшее салон армированное стекло.

«Забавное местечко, – подумал Питерс, – для старого экс-шерифа».

* * *

Полчаса спустя выпитое виски просилось наружу, и Питерс напоминал себе, что нужно дышать, чтобы сдержать рвотный позыв. Кухня напоминала гребаную скотобойню.

Питерс стоял и смотрел на то, что осталось от тел женщины и молодой няни, и сразу понял, кто здесь побывал. Он догадался об этом уже тогда, когда заметил забрызганные мочой ступеньки дома. Кто-то явно решил пометить территорию.

Манетти, как показалось старику, тоже все понял.

– Теперь видишь, зачем мне понадобился ты, – сказал шериф.

Питерс кивнул.

– С нами связалась мать сиделки. Нэнси Энн Дэвид, в прошлом марте исполнилось шестнадцать лет. Мать сказала, начало смеркаться, она принялась названивать сюда, но к телефону никто не подходил. Потом попробовала еще, пока не начала беспокоиться, и тогда позвонила нам.

– А женщина?

Он глянул на распростертое на полу тело. Как и лежавшая на столе сиделка, оно было обнажено, рук и ног – как не бывало. В груди зияла рана. Где полагалось находиться сердцу, чернела пустота в обрамлении разломанных ребер. Череп был расколот, мозги исчезли. По всему полу тянулись внутренности.

– Лорин Элен Кальцес, тридцати шести лет. Разведена. Муж – Дин Алан Кальцес. Мы посадили его под замок, но я уже имел удовольствие с ним переговорить. Ни до одной из жертв ему не было дела, хотя он признал, что поколачивал жену. Но не думаю, что здесь есть какая-то связь. Кроме того, он не на шутку тревожился о ребенке.

– А сколько, говоришь, этому ребенку?

– Полтора года. Девочка. Нигде ни малейшего следа. Крови нет ни в кроватке, ни в комнате. Вообще ничего.

Стараясь не наступить на лужи крови и мочи, Питерс подошел к столу, чтобы взглянуть на тело девушки. Там уже корпел окружной коронер.

– Джордж? – окликнул его эксперт.

– Будь здоров, дружище.

– Ну, как тебе такое? По новой начинается, да?

– Упаси господь! Надеюсь, нет.

Он заставил себя посмотреть на девушку. И у этой большая часть левой груди также отсутствовала, начисто срезана.

– Что ж, я думаю, что к нам опять пожаловали старые гости, Джордж. Тут много чего не хватает. И вся недостача по части мяса – если понимаешь, о чем я. Знакомо?

Питерс не ответил.

– Причина смерти?

– Черт возьми, Джордж, да они ж ей сердце вырвали.

Он заглянул в распахнутые голубые глаза. А симпатичная была эта Нэнси Энн Дэвид. Нельзя сказать, что прямо-таки красавица, но все же миленькая. Будет кому по такой тосковать.

– А что женщина?

– Удар по голове. Вероятнее всего, топор или тесак. Умерла мгновенно.

Питерс двинулся обратно через кухню. В гостиной ожидал Манетти. Вместе они вышли наружу. Питерсу нужен был воздух.

Вик предложил сигарету. Старик взял, и оба закурили. Небо начинало светлеть, подернулось румянцем раннего утра, и стало слышно, как на смену стрекоту сверчков приходит пение птиц.

– Ну, что думаешь? – спросил Манетти.

Но в словах слышался иной подтекст: «Ты – единственный из всех, кто там был. Только ты можешь сказать наверняка».

Все остальные либо не пережили ту ночь, либо уехали подальше – туда, где не приходилось вспоминать о случившемся всякий раз, когда гуляешь по лесу или идешь поплавать у берега.

Ему бы стоило поступить так же.

Может, так бы он и сделал, если бы не Мэри – Мэри родилась здесь, в Дэд-Ривер, и никуда не хотела уезжать.

Продолжающихся кошмаров должно было хватить, чтобы сказать ему об этом: «Уезжай. Убирайся подальше отсюда». Кошмары, воспоминания – все это без предупреждения являлось изо дня в день, покуда он не опрокидывал второй, а то и третий стакан виски. Особенно часто являлся мальчишка, голый, медленно надвигающийся на Питерса через прицел… и он сам, кричащий ему остановиться… но мальчишка не желает слушаться… и ревут ружья, палящие разом, и…

А теперь и Мэри мертва. Семьи у Питерса больше нет.

В городе жили сплошные незнакомцы.

Надо было ему все же уехать отсюда.

Не поздно было сделать это и сейчас.

И черт с ней, с этой жарой в Сарасоте. Ведь есть же у них кондиционеры, верно?

– Какой-то подражатель, как считаешь? – спросил Манетти с надеждой.

Питерс глянул на шерифа. Вид у него был усталый. Худое, жилистое тело начинало сгибаться в один большой вопросительный знак. Манетти был уже не так молод.

– Через одиннадцать лет, Вик? Подражатель? Спустя одиннадцать лет?

Он отбросил окурок. В носу по-прежнему стояла вонь плоти и крови. Даже сигареты ее не перебивали – ее и еще одну вонь… ту, что врезалась в память, точно рана от ножа, так и не зажившая. Такая, похоже, вообще никогда не заживет.

– Что я считаю… – сказал Питерс.