Мертвый сезон. Мертвая река

Но кто к нему приперся в пятнадцать минут четвертого утра? Друзья, алкаши-собутыльники? Их было немного, да и наведывались они теперь все реже и реже. Половины уж нет на этом свете, остальные разъехались кто куда.

В последние годы в Дэд-Ривер жили одни незнакомцы.

Ну вот, опять он за старое. Чувствует жалость к себе.

«Нытик», – пронеслось в голове.

В Сарасоте у него был брат, не устававший нахваливать тамошние края. Они с женой жили в трейлерном парке, под сенью ветряной мельницы, примерно в полутора километрах от Сиеста-Ки. Как-то Питерс наведался к ним и в одном убедился точно – на одиночество брату с женой там жаловаться не приходилось. Народ валил и днем, и ночью. Там много гуляли, разъезжали на великах, люди с сердечно-сосудистыми, давлением и бог весть чем еще занимались физкультурой, а когда видели, как его брат с невесткой сидят в тенечке на крыльце, то забегали хлебнуть пивка.

А еще ходили на танцы, играли в гольф, посещали рестораны с клубами, вели общественную жизнь и даже давали обеды.

Нет, это было не для него.

Первой тому причиной оказалась жара.

Питерс любил смену времен года. Голые деревья в январе и зеленые – в мае… Даже зима, с ее утренними холодами, обладала своими достоинствами. Не так уж плоха уборка снега на крыльце – как потом приятно нырнуть назад в дом, к уютно трещащим полешкам в камине!

Что ждало во Флориде, так это сплошная жара. Та самая жара, что треть года даже приятная, вторую треть – в чем-то докучливая, а в последнюю – убойная.

Вторая же причина заключалась в том, что Питерс никогда не считал себя таким уж общительным. Бывали времена, когда ему казалось, что неплохо бы познакомиться с другой женщиной. Во Флориде это можно было устроить. Долго ходить бобылем в трейлерном парке брата не удавалось никому. Однако для знакомств все равно приходилось посещать забегаловки и танцульки, иметь на это дело определенный настрой.

У Питерса же настроя не было даже на то, чтобы открыть эту чертову дверь.

Он накинул халат, сунул ноги в шлепанцы и зашаркал через комнату. Питерс вновь забыл оставить включенным свет на крыльце. Запоздало щелкнув выключателем, он открыл дверь настежь.

– Вик?..

Перед ним в желтом свете лампочки и в самом деле стоял Вик Манетти. Позади него, опершись спиной о патрульную машину, маячил еще один полицейский, но с такого расстояния старик не мог разобрать, кто именно.

Манетти был у них «новеньким». Он занимал пост шерифа Дэд-Ривер вот уже более двух лет, но для большинства здешних жителей по-прежнему оставался «новеньким», а все потому, что прибыл сюда из Нью-Йорка и был не из местных.

– Прости, что разбудил, Джордж.

– Да ладно, ничего.

Питерс уважал этого парня. Время от времени они встречались за кружкой пива в «Карибу» и обсуждали, что сейчас творится в городе, вроде как держали контакт. У Питерса сложилось впечатление, что Манетти – хороший коп. Спокойный, с головой на плечах и в придачу ко всему старательный. А в захолустном городишке вроде большего и желать нельзя.

Но сейчас, стоя в дверях и глядя на шерифа, Питерс поймал себя на мысли, что никогда прежде не видел парня в таком смятении.

– Мне надо с тобой переговорить, Джордж, – сказал он.

– Я так и понял. Зайдешь?

– Вообще-то я надеялся, что это ты поедешь с нами.

Питерс сразу понял: Манетти лихорадочно соображает, силясь подобрать нужные слова. И подобрал-таки, шельма:

– Мне бы хотелось, чтобы ты кое на что взглянул лично для меня. Нужно твое экспертное мнение в одном деле.

– Экспертиза? – Питерс не смог сдержать улыбку. В Дэд-Ривер подобное слово приходилось слышать нечасто.

– Но должен предупредить: картина отвратная.

И тогда-то Питерса пробрало. Он понял, что уже знает, о чем толкует Манетти.

И все же Питерсу удалось заставить себя понадеяться, что он ошибается.

– Дай мне минуту.

Он снова зашел в дом, скинул халат и шлепанцы, отыскал в выдвижном ящике аккуратно сложенную рубашку – Питерс знал, что Мэри бы хотела, чтобы он оставался опрятным, даже несмотря на пьянство, – и туфли у кровати. Прошел на кухню. Открыл холодильник, достал пачку с апельсиновым соком и сделал пару глотков. Затем направился в ванную, где сполоснул лицо и почистил зубы. Лицо в зеркале вполне тянуло на все его шестьдесят шесть лет, а может, и поболее.

Вернувшись в спальню, вынул из комода бумажник. Портрет Мэри стоял на прежнем месте – улыбающаяся, постаревшая, но все такая же симпатичная. Задолго до рака.

По привычке, а возможно, и отвлекшись на фотографию, Питерс открыл еще один ящик комода, где лежали кобура и револьвер тридцать восьмого калибра, и уже наполовину вынул было их, когда вспомнил, что на сей раз они ему не понадобятся.

Оружие можно оставить молодежи.

Вик ожидал, сидя за рулем машины. Патрульный, которого Питерс сначала не узнал, оказался Майлзом Гаррисоном. Старик помнил его еще пацаном. Какое-то время Майлз работал разносчиком газет и, по неведомой причине, никогда не доносил их до крыльца. Местные проклинали его каждую зиму.