– Кэри, ты ничего не хочешь мне рассказать? – Я продолжала штамповать шаблонные фразы, стоя на всякий случай возле самой двери и остро чувствуя, что раздражаю.
– Нет, – мгновенно и слишком резко отозвался Кэри, со звоном возвращая чашку на блюдце. Кофе пролился на стол, пачкая документы.
Я подняла глаза. Те, кому нечего рассказывать, так обычно не отвечают.
– Ты знал меня раньше?
– Да что ж за наказание-то такое. Впрочем, это все равно лучше было рассказать, пока ты здесь, – Ланкмиллер вдруг усмехнулся невесело, – подожди меня в кабинете, ведь на слово не поверишь.
И Кэри вышел, оставив меня одну.
Я ведь даже не попыталась его остановить, за рукав удержать и потребовать объяснений прямо здесь и сейчас, сию же секунду.
Как он там сказал, когда встретил меня, еще в «Шоколаде»?
«Как тебя зовут, напомни».
Напомни.
Я прикрыла глаза, болезненно жмурясь. Да будь ты проклят, Ланкмиллер Кэри. Ты снова меня обманул.
И теперь я стояла напротив двери, перебирая в уме какие-то жуткие догадки и откидывая их в сторону одну за другой, пока эта самая дверь, отворившись, чуть не стукнула мне по лбу.
– Осторожнее, – цыкнул Кэри больше устало, чем зло, и сунул мне в руки альбом с потертым кожаным переплетом, – вот, на, полистай, полюбуйся.
Тяжесть, попавшую ко мне в руки, я чуть было не выронила от неожиданности. Открывать не спешила, подняв для начала вопросительный взгляд на мучителя, пытаясь угадать по его лицу, чего мне стоит ждать сейчас и совсем ли все плохо.
– Сядешь? – Кэри указал на кресло перед своим столом. – Ты сначала глянь, а потом я объясню.
Все еще не понимая ничего, я шумно втянула воздух и, воспользовавшись ланкмиллерским предложением, открыла альбом, устроенный на коленях. Чем быстрее я постигну эту маленькую тайну, тем быстрее мы уладим возникшее недопонимание.
Сначала это походило на милый и весьма заурядный сборник семейных фото. Счастливая Алисия, Кэри с бокалом вина в компании каких-то незнакомых людей – фото пяти-, шестилетней давности. Пару раз даже маменька попадалась, Лео тоже, но по большей части люди были незнакомые. Это начинало смущать, и я уже собиралась обратиться к мучителю за объяснениями, как вдруг среди калейдоскопа лиц я наткнулась на одно особенное. Сначала отпрянула как ошпаренная, а потом поняла, что не в силах оторваться от этой фотографии. Тот человек, мужчина лет сорока с пробивающейся сединой, смотревший хитрыми усталыми глазами. Он чем-то напоминал мне Кэри, и тем не менее…
– Лицо знакомое, но вспомнить не могу. Кто это? – Я не успела поднять глаза на Ланкмиллера, как в голове будто открыли кран, и из него хлынули воспоминания, словно ржавая вода.
* * *
Только что прошел дождь, и оттого было безобразно сыро и холодно. Ночевать на улице летом не так паршиво, но все-таки уже середина августа, и к утру особенно промораживает.
Куда-то делись все мои товарищи по несчастью, и вечером, вернувшись из порта, я не обнаружила на месте ни единой души. После того как «Змеиный зуб» начал эти облавы, стало совсем тяжко. Наша шайка заметно поредела, и будет совсем неудивительно, если не сегодня завтра они наконец приберут к рукам и меня. Разве только стараются они не слишком, было бы ради чего. Слышала, отец продал меня совсем уж дешево, считай за бесценок.
Я ютилась на сухом клочке асфальта около кучи мусора у черного хода в кафе. В эту же кучу были запрятаны мои скромные пожитки, и надо бы их откопать, может, отыщется что-нибудь теплое, а то совсем мрак. Через четверть часа полиция начнет разгонять бродяг, и самое время подумать, где бы укрыться на это время.
Неоновые вывески уже потухли, город стоял в плотном сыром тумане, сине-серый и ледяной.
Бордели отпускали своих последних посетителей, и те, вздергивая воротник, чеканили по мостовой торопливый широкий шаг. Интересная общая деталь была у этой публики: ее представители почему-то всегда старались не оборачиваться, но что-то тревожное и дерганое все равно сохранялось в движениях даже против их воли.
Несмотря на холод, я проваливалась в сон, а потому шаги рядом с собой услышала слишком поздно, уже приготовилась удирать, а если не выйдет, то врать так вдохновенно, как никогда прежде, но это была не полиция.
– Не нужно им подавать, – приказным тоном велел мужчина в дорогом костюме заглядевшемуся на меня пареньку. – Сами не хотят работать, сидят, выпрашивают, развелось бездельников.
Я тихонько прыснула. Хотелось бы сказать, что мне не приходилось попрошайничать, но это было бы не совсем правдой. Только сейчас единственное, чего я просила, это вовсе не милостыню, а всего лишь согреться, и не у богатого дядечки, а у вселенной. Но вселенная оставалась глухой к мольбам. Она всегда тяготела к их исполнению с точностью до наоборот. О затылок, щеки, испачканные в чем-то руки одна за одной разбились крупные капли дождя, а через пару секунд он мерно застучал по крышам и тротуару, вынуждая меня пихать свою тушку еще глубже под козырек черного хода. Твою же мать, только ведь недавно кончилось это наказание, ну почему опять?!