– Он хочет побыть один, – последняя отчаянная попытка избежать неприятного разговора.
– Он уже достаточно был один!
Ее надтреснутый голос пригвоздил меня к стене. Поставил лицом к лицу с неприглядной истиной.
Хватит.
Хватит, мы ее задеваем своими играми, затягиваем в эту пропасть горечи и скорби без дна и края, и пора это прекращать. Надо взять себя в руки, встряхнуть, надавать пощечин. Надо наконец…
– Хорошо, я схожу.
Без лишних разговоров она кивнула и потащила меня к выходу в сад. Выдворила так быстро, что я и осознать этого не успела. Ступила на поросшую мхом лестницу, а оттуда неслышно – на траву, вдыхая влажный вечерний воздух. Дверь за моей спиной хлопнула, и в замке повернулся ключ. Я остановилась на секунду, осмысливая это с грустной усмешкой. Стало быть, обратно без Кэри меня не пустят.
Запрокинула голову, пропуская пару усталых проклятий. Только свяжись с этими Ланкмиллерами, подставила меня так безбожно, что черт бы ее побрал.
На улице уже и правда сгущались сумерки, текли на землю густым медом из запаха хвои и остывающего асфальта. Характерная для них зябкость быстро скользнула в рукава, просочилась за шиворот. Скоро станет еще холоднее, и темнеть начнет гораздо раньше. А пока, промочив ноги в вечерней росе по самую щиколотку, я приблизилась к Ланкмиллеру почти неслышно. Но он все равно как-то понял.
– Что ты здесь делаешь? Продует. Возвращайся в дом.
Если это перевести на человеческий, то получится что-то вроде «сгинь с глаз, ты здесь некстати» или «видеть тебя не хочу». Но за моей спиной только запертая дверь, Алисия прильнула к окну, путаясь в занавеске. Пути отступления отрезаны, и выбора у меня нет.
– Возвращайся в дом, сказал же, – это прозвучало гораздо резче, чем в первый раз.
Хотел, чтобы его оставили в покое, наедине со своей болью, хотя это жутко страшно – быть с ней наедине.
– Я не могу. Алисия заперла дверь. Она вообще-то беспокоится о тебе, так что лучше, если бы ты тоже вернулся. По правде говоря, это единственная опция.
Как-то глупо выходит. Алисия беспокоится, а мучаюсь тут я с этим вот.
– Ничем не могу помочь, Кику. Иди в дом, пожалуйста.
Он что, не слушал даже?
– Не игнорируй меня… – Я опустила голову, беспокойно заламывая пальцы. – Пожалуйста.
Не помогло, на этот раз Ланкмиллер даже ничего не ответил. Из груди с шумом вырвался воздух. Кажется, нам светит совместная ночь на кладбище. Я не знаю, что ему говорить, если он даже не слушает, какие слова подобрать, чтоб вылечили. И эта беспомощность такая всепоглощающая и страшная.
Ланкмиллер сидел напротив могилы Элен, убитый горем. Я стояла рядом, чуть за его спиной, и вспоминала полевые цветы. Он, наверное, тоже их вспоминал.
Взгляд скользнул дальше и невольно застыл на одном надгробии. Черт возьми…
Это как будто в тебя стреляют, и ты чувствуешь одновременно жар свинца, взрывающего тебя изнутри, и кровь, оставляющую по капле. Инстинктивно тянешься пережать то место, где тебя продырявило, но кожа цела, на ней даже намека нет на ту агонию, которую ты в себе заключаешь.
Вестон.
Ланкмиллер Вестон.
Тот, кому я единственный раз в жизни была нужна, сейчас лежит около двух метров под землей, и ты осознаешь это так остро, что в тебе не остается места ни для чего другого. Этот гранитный камень с именем – вот и все.
Я бессильно опустилась на траву, ероша волосы и пытаясь кое-как дышать. Нет сил больше сдерживать эту боль, она рвется наружу сквозь все установленные капканы, через этот жалкий скулеж сквозь зубы, который даже Ланкмиллера напугал.
– Розмари? – Вон как резко из оцепенения вышел, на ноги вскочил даже. – Роуз, ну ты чего?
Меня подхватили в тепло объятий. Кэри очень быстро понял, что происходит. Очень быстро, но все равно слишком поздно. Как будто от меня не осталось ничего живого, ничего моего.
Лис открыла дверь, но пока Ланкмиллер отряхивал с меня траву, а я вытирала слезы, ее рядом не было. И почему-то именно тогда я оказалась зажата к стенке своими чувствами, и вместе с судорожным вздохом с губ сорвались необдуманные горячечные слова.
– Кэри, я люблю тебя.
И сама же вздрогнула, поражаясь тому, как легко мне они дались. Господи, но ведь это же неправда. Я нагло врала ему и себе. А правда в том, что я очень хотела кого-нибудь любить, хоть кого-то, но Кэри просто единственный оказался рядом по нелепой случайности, и он едва ли подходит на эту роль.
– В смысле, я… Не так, как Веста любила. Но я не могу видеть твою боль. Давай выкарабкивайся, я же вижу, как ты стараешься.
Меня тихо поцеловали в макушку.
* * *
В проклятую комнату на двоих меня возвращать не стали, устроили на первом этаже в покоях на одного. Я провела в них почти весь день, безвылазно, наедине с сонно бормочущим телевизором, который я почти не слушала, обернувшись к нему спиной. Думала, что зря наговорила мучителю всей этой дурости. Это, наверное, было лишним.