Месье Террор, мадам Гильотина

– Я бы с удовольствием приняла ухаживания принца. Или банкира. На худой конец негоцианта. Даже спекулянта или контролера. К сожалению, тетя, все вокруг, включая нашего молодого соседа, спешат только погубить меня. Я не знаю, что делать. Я устала быть беззащитной, я устала терпеть хамство гражданки Планель, я устала быть должной пекарю. Сословную спесь сегодня за два су на рынке не продашь. И все, чему старые девы так добросовестно обучали меня в монастыре, выеденного яйца не стоит. Если для того, чтобы выжить, мне придется иметь дело с рабочим со скотобойни, значит, я потерплю запах разделанных туш. Зато в нашем супе появится мясо.

Франсуаза ногой топнула.

– Вы ничего не понимаете! Это не сословная спесь. Мне мешает не то, что он рабочий. Мне мешает, что он один из тех, кто уничтожает нас. Это он виноват в том, что нас преследуют, арестовывают и казнят без суда. Он и его Эбер – наши самые страшные враги.

– А может, Шевроль как раз спасет нас. Он, конечно, жестокое животное, зато простофиля. Его я не боюсь, с ним я справлюсь.

Габриэль скинула насквозь промокшие прюнелевые башмачки. Неудивительно, что Бригитта Планель так обнаглела: мало того что они с теткой обнищавшие, лишенные каких-либо человеческих прав аристократки, они еще и выглядят как старорежимные дамочки. Нарядные когда-то туфли превратились в бесформенные стоптанные ошметки. Настало время их выкинуть. Лучше ходить в крепких крестьянских сабо, чем в дырявом сафьяне. Лучше преданный и недалекий санкюлот, чем третирующий ее комитетчик Давид или зеленоглазый австрийский шпион.

– Кстати, этот Этьен уже спас меня от страшного гвардейца, помните, недавно на лестнице на меня набросился? Я сейчас снова столкнулась с ним на улице, он из нашего двора выходил. Интересно, к кому это он сюда таскается?

Тетка отошла к зеркалу:

– С чего вы взяли, что он тогда напал на вас? Может, просто хотел убедиться, что вы не ушиблись.

Габриэль подстерегла в зеркале убегающий взгляд Франсуазы:

– Все-таки вы его знаете, мадам? Это он к вам ходит, да? Кто он такой? Что он здесь делает?

– Понятия не имею, – Франсуаза отвела глаза, кончиками пальцев принялась оправлять выбившиеся из прически кудри.

Какое право имеет тетка упрекать ее за члена совета коммуны, если сама тайком встречается с национальным гвардейцем? Нет, Габриэль сделает все, чтобы выжить. Никакой светловолосый красавчик не заставит ее забыться.

VIII

ВСЛЕД ЗА АДМИНИСТРАТОРОМ Консьержери Василий Евсеевич прошел в крохотную, невыносимо душную, дурно пахнущую и сырую камеру. За ширмой два жандарма играли в карты. В камере стояли кровать, застеленная грязным дырявым одеялом, стол и два кресла. Высокое окно до середины было забито листом железа. Снаружи, с женского двора, долетали голоса заключенных, из коридора доносились поступь караулов, окрики охраны, чей-то надрывный плач, вопли из соседних казематов.

Под окном в низком кресле с потертой обивкой сидела изможденная, одетая в черное седая женщина – ее величество королева Франции Мария-Антуанетта. Василий Евсеевич замялся у порога. Администратор тюрьмы Жан-Батист Мишонис, с которым Воронин благодаря проявленной щедрости уже достиг полного взаимопонимания, удалился, но жандармы по-прежнему могли слышать каждое сказанное слово. Королева делала вид, что не замечает очередного посетителя. Василий Евсеевич не обиделся. Обильный поток любознательных, желающих взглянуть на венценосную узницу, успел обогатить Мишониса и прочих тюремщиков.

Однако визитеры платили деньги за удручающее зрелище. Трудно было поверить, что когда-то заключенная номер 280 могла разорить Францию и прославиться по всей Европе расточительностью и экстравагантностью. Истощенное тело, редкие пряди седых волос, по-старушечьи тонкие губы в морщинках… А ведь еще несколько лет назад эта женщина лучше всех во Франции каталась на коньках, танцевала ночи напролет и с блеском играла шаловливую Розину в «Севильском цирюльнике». Свержение с престола, два года содержания под стражей, бегство приближенных, казнь мужа, разлука с детьми, болезнь и угроза смерти – все это превратило королеву Франции во вдову Капет, в убогую тень самой себя.

Впрочем, Василий Евсеевич сюда не злорадствовать явился и не следы пропавшей красы отыскивать. Дело его было весьма серьезным. Смерть Марата послужила удобным поводом для ужесточения террора, и якобинцы все чаще призывали судить вдову Капет, потому что каждое такое выступление вызывало у смутьянов бурю восторгов, а страной давно правил тот, кто был способен риторикой и демагогией увлечь чернь за собой.