– Понятия не имею, – говорит он наконец, – но мне что-то не верится… У него был такой протокольный вид, как будто для него, кроме службы, ничего не существует. Да и сержант мне чётко сказал, что он человек весьма суровый и без сантиментов… но бог его знает, чужая душа – потёмки. Если ты когда-нибудь не будешь знать, чем заняться, Жо, то всегда можешь попробовать зарабатывать на жизнь, пописывая детективы.
Я весь так и раздулся от гордости и лёг спать в уверенности, что решил загадку: настоящий герой скрывал своё истинное лицо под отталкивающей бездушной маской – такое объяснение было куда приятнее, чем банальное упущение какого-то бюрократишки. Мама с папой, несомненно, спаслись именно так.
С тех пор, правда, я стал думать немного иначе.
Через четыре дня после возвращения Анри мы получили первое письмо из Ниццы. Там всё складывалось хорошо. Папа снял квартиру в квартале ближе к окраине города, у церкви Де Ла Бюффа – две комнаты в нижнем этаже дома, и уже разузнал, что Анри с Альбером смогут легко найти работу в одной из городских парикмахерских. Он тоже, конечно, собирался работать. Сезон скоро начнётся, и от клиентов отбоя не будет. Далее следовали пронизанные горечью строки, в которых папа сообщал нам, что, несмотря на «испытания, которые обрушились на Францию», в дорогих отелях, казино и ночных клубах Ниццы очень многолюдно, из чего он заключал, что от войны страдают только бедняки. Он заканчивал письмо, прося нас ещё немного потерпеть, – он думал, что через месяц-два мы уже сможем к ним приехать. И тогда мы снова будем все вместе, как раньше.
Лично я находил, что «месяц-два» звучало слишком расплывчато, к тому же это была целая вечность! Мне не терпелось увидеться с родителями, а ещё хотелось поскорее оказаться в этом роскошном городе, где так много людей и отелей класса «люкс». В моём детском воображении эти дорогие отели сливались с дворцами, и Ницца представлялась мне каким-то нагромождением колонн, куполов и роскошных гостиничных холлов, в которых женщины, увешанные драгоценностями и укутанные в меха, курили длинные сигареты в ещё более длинных мундштуках.
Но прежде чем отправиться туда, нужно было продолжать мыть посуду один раз в четыре дня, ходить за покупками, делать уроки. В школе наступило время контрольных работ, из которых меня особенно беспокоила геометрия. К счастью, был ещё футбол на пляже, игра в костяшки с Виржилио, а в воскресенье после обеда, если взрослые разрешали, мы бегали в кино.
Так прошло ещё две недели. Я сносно написал контрольную, чего совершенно не оценил Морис; это стало причиной новой стычки, и мы как следует отдубасили друг друга прямо на площади Сен-Мишель, под шуточки ментонских матрон, которые глядели на нас из окон.
На улице становилось всё теплее. Чувствовалось, что лето на подходе, и деревья, окружавшие виллы на бульваре Гараван, покрылись почками и листьями.
Момент, когда мы сможем купаться в море, приближался. Чтобы не терять времени, как-то после школы мы пошли купить себе купальные костюмы. Морису понравился синий с белыми полосками, а мне – белый с синими полосками, и каждый был убеждён, что выбрал себе самый лучший.
В тот же вечер после ужина я примерил свой купальник и проделал в нём несколько впечатляющих кульбитов на кровати, под презрительным взглядом Мориса, мывшего посуду.
В этот момент в дверь постучали.
Гости у нас бывали довольно часто. За Альбером или Анри время от времени заходил кто-то из приятелей, перекидывался с нами шуточками и уводил моих братьев сыграть партию в бильярд или сделать кому-нибудь стрижку на дому.
Но на сей раз на пороге стояли двое жандармов.
– Что вам угодно?
Тот, что был пониже ростом, порылся в своей папке и достал оттуда бумагу, которую развернул с приводящей в отчаянье медлительностью.
– Альбер и Анри Жоффо тут проживают?
– Альбер – это я, а брата сейчас нет дома.
У Альбера была чертовски хорошая реакция. Если жандармы пришли забрать их, у Анри оставался маленький шанс ускользнуть – только бы не начали обыскивать дом.
Анри всё понял, и я увидел, как он тихонько отступил к спальне и ждёт там, готовый в любую минуту спрятаться под кроватью.
Я подумал, что случилось страшное: ошибка, которую совершили в Париже, должна была выясниться, о ней сообщили коменданту, он начал поиски, и нас вычислили.
Надо было сменить адрес сразу же по возвращении Анри. Как можно было быть такими неосторожными?
– А вы по какому вопросу?
– Можете предъявить удостоверение личности?
– Да, секунду.
Альбер вошёл в столовую, взял бумажник во внутреннем кармане своей куртки, висевшей на спинке стула, и бросил на нас обоих быстрый взгляд, который означал: «Сидите спокойно, ничего ещё не потеряно».
Морис продолжал машинально вытирать совершенно сухую тарелку, в то время как я стоял на кровати в своём купальнике.
– Пожалуйста.
Послышался шорох листов, и я услышал, как жандарм сказал:
– Вот две повестки, для вас и вашего брата. Вы должны явиться в префектуру в течение двух дней. Желательно завтра же.
Альбер откашлялся.
– А… для чего именно?
– Принудительные работы[18]
.