Мешок с шариками

На минуту повисло молчание, которое прервал доселе молчавший жандарм:

– Знаете, никому не хочется туда ехать…

– Конечно, – сказал Альбер.

Тот же жандарм добавил:

– Мы только разносим повестки, вот и всё, выписываем их не мы.

– Понимаю.

– Что ж, – заключил второй, – мы вам всё вручили. Хорошего вечера и извините за вторжение.

– Ничего страшного. До свидания.

Дверь закрылась, и моё сердце перестало бешено колотиться.

Альбер вошёл к нам, а Анри вышел из спальни.

– Что ещё за принудительные работы? – спросил Морис.

Анри выдавил из себя улыбку:

– Это значит, что нас отправят на принудительные работы в Германию, где мы будем стричь фрицев. По крайней мере, они так думают.

Сражённый этой новостью, я смотрел на него. Недолго же длилось наше спокойствие! Я смог, наконец, усесться на кровати и стал слушать, о чём говорили братья. Военный совет был недолгим, так как задача казалась предельно ясной: и речи не могло быть о том, чтобы ехать в Германию, прямиком в самое пекло. Больше в Ментоне нельзя было оставаться ни дня – жандармы могут нагрянуть снова и, конечно же, не преминут это сделать.

Анри обвёл взглядом маленькую столовую в прованском стиле, и я понял, что ему тут нравилось. Мы привыкли к этому месту, и нам будет его не хватать.

– Ладно, ничего не поделаешь, надо уезжать.

– Когда? – спросил Морис.

– Завтра же утром. Быстро соберём вещи – начнём прямо сейчас и завтра на рассвете уходим, тянуть незачем.

– И куда мы поедем?

Альбер поворачивается ко мне с видом человека, который готовится сделать приятный сюрприз или объявить хорошую новость.

– Тебе там понравится, Жо, – в Ниццу.

Я был страшно доволен, что мы едем туда так скоро, но долго не мог заснуть. Мы обычно замечаем, что привязались к чему-то, лишь в момент расставания; я буду скучать по школе, по старым улицам, по моему другу Виржилио, даже по учительнице. Но грустно мне не было. Я снова отправляюсь в дорогу со своей неизменной сумкой наперевес и уже завтра окажусь в городе ста тысяч отелей-дворцов, золотом городе на берегу синего моря.

Глава VII

– Марчелло! Марчелло!

Я бросаюсь вперёд вслед за Морисом, который идёт через площадь Массена. Перебираю ногами что есть мочи, но, когда в каждой руке у тебя по ивовой корзинке, бежать тяжело, а ещё труднее делать это, если в них лежат помидоры. В корзинке слева у меня вытянутые плоды сорта «оливет», а в правой – маленькие круглые томаты, которые я люблю больше всего, тут их называют «любовными яблоками». По четыре килограмма с каждой стороны, итого восемь – это не пустяки.

Перед нами останавливается солдат, в лицо ему светит солнце. Он видит, как я бегу со своей ношей, и смеётся.

Если бы у него не было роскошного сломанного носа и волнистых, блестящих от бриллиантина волос, Марчелло был бы похож на Амедео Наццари[19], но он провёл слишком много вечеров на ринге маленькой спортивной ассоциации в туринском пригороде, чтобы сохранить нетронутым свой греческий профиль.

– Я понесу помидоры.

Он хорошо говорит по-французски – почти правильно, но с чудовищным акцентом – и почти всегда смеётся.

– Давайте за мной в «Тит».

«Тит» – это бистро у порта, где мы часто встречаемся, чтобы производить свои обменные операции. Там собираются жители Ниццы, вышедшие на пенсию, и, конечно, итальянские солдаты, приятели Марчелло, которые распевают оперные арии и бренчат на гитаре, прежде чем заступить на необременительное дежурство в стратегических точках города.

Вот мы и на месте. Заведение совсем небольшое; мамаша Россо никогда не закрывает дверь кухни, и в бистро днём и ночью пахнет жареным луком.

Друзья Марчелло уже здесь, это трое военных, которые бурно радуются нашему приходу. Я со всеми знаком: высокий очкарик – студент из Рима, он смахивает на англичанина и здорово подражает Беньямино Джильи[20] в «Тоске»; столяр происходит из Пармы (до нашего знакомства я думал, что все жители этого города занимаются только производством пармезана), а капрал – из Венеции. Он самый старший в этой компании и до войны работал на почте, за что приятели и называли его «почтальоном».

Мы с ним дружим и часто играем в шашки.

С видом победителя Марчелло отодвигает в сторону стаканы с белым вином и ставит на клеёнку корзинки с помидорами.

– Вот что они нам предлагают.

Они весело переговариваются по-итальянски, и Карло (студент из Рима) протягивает нам литр оливкового масла, припрятанного за барной стойкой.

Бестолковость итальянской интендантской службы привела к тому, что многие военные кухни оккупационных войск были завалены консервированным тунцом и сардинами в оливковом масле; кроме того, бидоны и бидоны этого самого масла безостановочно прибывали целыми машинами.

Упрёки в адрес тех, кто заведовал войсковым довольствием, ничего не давали, и заполненные маслом грузовики продолжали приезжать. В конце концов, итальянцы осознали, что можно с выгодой использовать его как разменную монету, которая позволит им через сложную систему бартера обеспечить себя овощами – помидорами, салатом – и питаться чем-то кроме извечных консервов.