Мешок с шариками

Мне с трудом удаётся сохранять спокойствие, а ведь нельзя слишком демонстрировать бурную радость, надо выглядеть естественно. Мы получили первое причастие в церкви Ла Бюффа, и у нас есть, чем это доказать, вот и всё. Ничего особенного.

Входим. На немце всё тот же твидовый пиджак. Морис протягивает ему документы. Он вертит их в руках.

– Das ist falcsh![47]

Не надо было знать язык, чтобы понять, о чём он: они поддельные. Никогда не перестану восхищаться реакцией моего брата:

– Блеск, тогда мы можем идти?

Переводчик негромко говорит:

– Нет. Эти бумаги поддельные.

Но Морис успел подготовиться к такому обороту:

– Скажите ему, что он ошибается. Впрочем, кюре собирается прийти сюда, чтобы лично забрать нас. Так он сказал.

– Мы проверим, идите.

Свидетельства исчезают в папке с нашим делом – им там самое место. Однако для нашего освобождения их оказалось недостаточно.

Выйдя, Морис еле слышно цедит:

– Чтоб тебя, чтоб тебя, чтоб тебя и чтоб тебя…

Раздаётся резкий оклик с нижнего этажа.

– Жоффо, на кухню, вас ищут.

Спускаемся. Один из работников протягивает нам плоскую ивовую корзинку. Она большая, почти правильной круглой формы.

– Сходите за помидорами, и поживее. Возьмите самые спелые.

Я знал, где они стоят. В здании была маленькая лестница, смежная с площадкой другого дома; всего с десяток ступенек, упиравшихся в что-то вроде крытой террасы, где было достаточно свежо и хранились плетёные лотки с фруктами и овощами, которые на кухне посчитали недозрелыми. Помидоры стояли в последнем ряду.

Я стал хорошо разбираться в помидорах, пока таскал их с рынка в «Тит». Эти едва начинали желтеть, и зелёные прожилки у них на верхушках напоминали изумрудные звёзды.

Морис огляделся. Тут было тихо, обычный задний двор, окружённый высокими, залитыми солнцем стенами. Я взял один помидор и положил его на дно корзины, но на второй меня не хватило. Мой взгляд был прикован к низкой стенке, которая отделяла площадку, где были мы, от дома напротив.

Она едва ли достигала полуметра в высоту. Перемахнуть через неё, и мы на свободе. Я посмотрел на Мориса. Он тоже учащённо дышал. Надо быстро что-то решать – у нас всего несколько минут. Там, на соседней площадке, мы скатимся кубарем по лестницам и окажемся на противоположной улице; наконец-то будет покончено с ожиданием, фальшивыми документами, допросами и тревогой, от которой покрываешься липким потом. За этой полуметровой преградой смерть навсегда отступит от нас.

Заговорить я не решился: Морис был напряжён, как тетива лука. Я взял второй помидор и пристроил его рядом с первым. Морис тоже взял помидор, но опускать его в корзину не стал.

– Ходу, – прошептал он.

Я встаю, по мне пробегает дрожь, надо сделать всего четыре шага. Мне видна тень от стены, лежащая на земле чёткой чернильной линией, которую словно провели по линейке. Может быть, это солнце переместилось, но внизу этой темной линии выделяется какая-то выпуклость – там что-то мелькает и пропадает из виду.

Наклоняюсь и делаю вид, что подбираю насекомое. Вряд ли наш соглядатай говорит по-французски, но бережёного бог бережёт.

– Ай, улетела!

Морис уже наполнил помидорами половину корзины.

– Ну и дурак ты. Думаешь, сможешь поймать бабочку голыми руками?

Помогаю ему с последними помидорами, и мы пускаемся в обратный путь.

Прежде чем спуститься по лестнице, я подскакиваю как пружина, оборачиваюсь в воздухе и приземляюсь на площадку.

– Вот зараза, опять не поймал.

Человек исчез – я мельком видел, как он отступил, унеся за собой и чёрный кружок, который отбрасывал ствол его пулемёта.

Когда мы входим, один из младших поваров оборачивается и смотрит, как мы водружаем корзину на стол.

– Что вам тут надо?

– Вы же просили принести помидоры.

Он мгновение изумлённо смотрит на нас, а потом резко отворачивается.

– Хорошо, оставьте их там. Вы нам больше не нужны.

Его удивление не ускользнуло от меня. Оно станет мне ещё понятнее, когда я пойму, что в трёх следующих трапезах – сегодняшнем ужине и завтрашних обеде и ужине – не окажется ни малейших следов помидоров. Морис был абсолютно прав, этот новый шеф «Эксельсиора» – страшный человек. Вдруг нас ждут и другие ловушки?

Кюре из церкви Ла Бюффа пришёл через три дня. Он присел на стул, любезно принесённый одним из эсэсовцев, что было весьма редким для этих стен знаком уважения. Но других знаков не последовало. Кюре просидел на своём стуле три часа, не шевелясь и не говоря ни слова. К концу третьего часа ему сообщили, что сегодня его принять не смогут.