Мешок с шариками

Я думаю, что здесь следует постараться максимально точно представить себе обстоятельства, в которых это происходило. Нужно понимать, что нацисты тщательно организовывали свои преступления. До последнего момента евреи не знали, что идут на смерть. Из свидетельств, в которых рассказывается о газовых камерах, становится ясно, что нацисты до последнего момента разыгрывали чудовищную комедию для тех, кто вот-вот должен был погибнуть, заставляя их поверить, что они идут в просторные душевые. Кроме того, семье, в которой есть женщины и дети и нет никакого оружия, очень сложно защитить себя от прекрасно экипированных солдат. Перед отцом семейства тогда встаёт моральный вопрос: хочет ли он, имеет ли он право подвергать опасности жизнь своей семьи? Мать, как мы все знаем, никогда не захочет расстаться со своими детьми. Жестокость нацистов зашла так далеко, что они позволяли своим жертвам питать некоторую надежду, поддерживая в них веру, что их просто переселяют в трудовые лагеря, где они смогут жить спокойно.

Надо также признать, что многие из нас отказывались смотреть правде в глаза. Преступление было таким гигантским, таким колоссальным, что после освобождения лагерей весь мир содрогнулся от изумления, боли и стыда. Однако есть одна вещь, которую вы должны знать: когда евреи узнавали, как это произошло в Варшаве, что их ждёт верная смерть, они оказывали героическое сопротивление нацистам. Пятьдесят тысяч евреев из Варшавского гетто, голодающих, без крупнокалиберного оружия, более месяца сдерживали несколько дивизий СС. Это восстание вошло в анналы подвигов еврейского народа. И оно длилось дольше, чем вся французская военная кампания 1940 года.

Ещё раз скажу вам, что лично я предпочёл бы защищать свою жизнь с оружием в руках. Даже будучи убеждённым пацифистом, я верю, что в иные времена война неизбежна. Миру необходимо было гораздо раньше принять меры против Гитлера и его агрессивной политики – слабость демократий часто воспринимается диктаторами как признак трусости.

Конечно, я до сих пор размышляю обо всём, через что мне пришлось пройти. Этот опыт теперь у меня в крови, он стал неотъемлемой частью меня сегодняшнего – полноценного еврея, который за это сполна заплатил! Могу заверить вас, что если бы нечто подобное повторилось, я бы сделал всё возможное, чтобы биться за свою жизнь с оружием в руках. Но ещё лучшим решением было бы найти более милосердные края. Не следует дважды попадать в одну и ту же ловушку.

И если мне вдруг случится забыть, кто я, думаю, что жизнь быстро напомнит мне об этом. В доказательство расскажу вам недавнюю историю из своей жизни. Одна из постоянных клиенток моей парикмахерской в один прекрасный день заявила мне: «Мсье Жоффо, я только что вернулась из ваших краёв, там чудесно!» И хотя я прекрасно понял, что она имела в виду, я напустил на себя наивный вид: «Ах, из Турени? Что да, то да, люди там замечательные» (все в моей парикмахерской знают, что у меня есть дом в Турени). На что она сказала: «Но при чём тут Турень? Я говорю про Израиль!»

В тот момент я должен был бы и мог бы пуститься в долгую полемику, объясняя ей то, что она и так прекрасно знала: что евреи, родившиеся во Франции, – это французы и что быть евреем во Франции значит просто исповедовать иудаизм так же, как другие французы могут исповедовать католичество, протестантизм, буддизм или ислам. И её слова были для меня столь же оскорбительны, как вопрос одного политика другому политику – еврею – про то, есть ли у того двойное гражданство. Но бывают случаи, когда нужно черпать мудрость в народных поговорках: «Молчание – величайшее появление презрения».

Что толку было бы пытаться ей всё это объяснить? Захотела ли бы она вообще услышать меня? Я не думаю, что эта дама была антисемиткой. Однако, как и многим некрепким умам, ей потребовалось бы совсем немного, чтобы стать таковой в практическом смысле этого слова. Мы заметили это в 1940 году, когда всё шло очень плохо, ведь более восьмидесяти процентов наших соотечественников последовали за Маршалом и Пьером Лавалем. И можно ли сурово осуждать их за это, если и я, десятилетний еврейский мальчик, тоже поверил этим политическим лидерам? Вы же помните, что именно маршал спас Францию в 1914 году, выиграв битву при Вердене против немцев, которые теперь одержали победу над нами. Разгромленной и униженной Франции нужно было надеяться и верить, что не всё потеряно. Ей нужен был герой, и она нашла того, кто был соразмерен её страданиям: Маршала.

Да, и я в него поверил, когда, придя в класс, увидел его фотографию, висевшую над учительским столом. Но я ошибся героем. Настоящий герой находился в изгнании по ту сторону Ла-Манша, в Лондоне: это был де Голль.

* * *