Мешок с шариками

Теперь позвольте мне вернуться к кюре из поезда и к другим людям, которые встретились на нашем пути и неожиданно протянули нам руку помощи. Я думаю о враче из «Эксельсиора», который прекрасно понял, что мы евреи, но ничего не сказал, нарушив тем самым свой служебный долг, а также о кюре и епископе из Ниццы и о директоре «Стройки юности»[76] – организации, созданной правительством Виши! И даже об Амбруазе Мансёлье, петенисте и убеждённом коллаборационисте, обнаружившем впоследствии, что он «прикрывал» евреев. Мансёлье, как вы, несомненно, заметили, толковал о том, что необходимо создать единую Европу. Так оно и было: многие считали, что с Германией уже никому не справиться, и остаётся только «сотрудничать» с ней для достижения европейского единства… под её сапогом. Это совершенно иное видение Европы, нежели сейчас…

Я хочу показать этим, что во Франции того времени – дезориентированной и сбитой с толку – много чего смешалось. Врач, который бог знает почему спасает двух еврейских мальчиков, в то время как он наверняка отправил сотни других в концлагеря, проводники, рисковавшие жизнью, чтобы помочь беглецам перейти в свободную зону… и те, кто обдирал их как липку, прежде чем бросить в лесах и полях.

Я хотел бы также воздать должное некоторым моим соотечественникам, жившим в то время. Например, монсеньору Жюлю-Жеро Сальежу[77], архиепископу Тулузы, за его мужественное послание к народу Франции, в котором звучал призыв к неповиновению: «Евреи и еврейки – это человеческие существа, и не всё дозволено против них, против этих мужчин и женщин, этих отцов и матерей. Они часть рода людского, они наши братья, как и многие другие. Христианин обязан помнить об этом». Это пастырское послание циркулировало во Франции в сентябре 1942 года.

Точно так же следует помнить, что без негласной помощи некоторых жандармов и полицейских, предупреждавших евреев об опасности, рейды, организуемые властями, были бы гораздо эффективнее. Я хочу привести здесь свидетельство того бывшего комиссара полиции, который до сих пор живёт в Монпелье: «Бывают обстоятельства, когда нужно иметь мужество не подчиняться приказам. Французы воевали с немцами и потерпели поражение. Когда нужно было арестовывать бойцов Сопротивления, это разбивало мне сердце, но таковы были превратности войны. А вот аресты евреев – мужчин, женщин, детей за то, что они евреи, – были уже не войной, а расизмом». Этот же комиссар лично предупреждал тех, кому грозил арест. Какие-то люди не поверили ему, и на следующий день он должен был вместе с коллегами задержать их.

Хочу добавить, что, несмотря на антисемитские законы Виши, несмотря на отстранение евреев от определённых видов деятельности, несмотря на унижения и грабёж, французские евреи сумели в этот период сохранить свою идентичность благодаря сильнейшему духу сопротивления, который подвигнул их вступить в борьбу за выживание, поддержанную многими французами и еврейскими организациями. Когда после облав летом 1942 года стало ясно, что открытое исповедание иудаизма обрекает человека на смерть, евреи решили скрываться, сражаться или бежать за границу. Режим Виши несёт большую долю ответственности за депортации; но без ощутимой помощи французского духовенства и значительной части французского населения «окончательное решение еврейского вопроса», навязываемое нацистами, проводилось бы в жизнь гораздо активнее.

* * *

Эти размышления приводят меня к другому вопросу, который мне часто доводилось слышать: почему я решил не раскрывать в книге настоящего названия маленького города Рюмийи в Верхней Савойе, где разворачивается последний акт моей одиссеи?

Ответ очень прост. Всё, что я рассказал, действительно произошло, и даже до того, как я смог снова вернуться в Рюмийи, мне было ясно, что многие из описанных мною жителей этого местечка должны быть ещё живы.

Все эти годы, наполненные борьбой Сопротивления с коллаборационистами и петенистами, а затем освобождением и чисткой[78] с её заслуженными наказаниями, а также с её неизбежными эксцессами, повсюду оставили в людской памяти глубокие и ещё свежие следы. Мне не хотелось создать впечатление, будто я вознамерился заклеймить позором городок, где люди были ничуть не лучше и не хуже, чем где бы то ни было.

Зачем же тогда раскрывать правду сейчас? Дело в том, что с момента выхода книги ситуация изменилась, и я считаю важным рассказать об этом. Через два-три года после публикации мне позвонили:

– Мсье Жоффо, автор «Мешка с шариками»?

– Да, это я…

– Говорит Анри Траколь, заместитель мэра Рюмийи.

Анри Траколь! Внезапно я снова увидел себя в шортах, играющего в шарики на площади Д’Арм со своим сверстником, сыном начальника железнодорожной станции Анри Траколем… «Знаешь, Жо, – объяснил он мне, – мы тут все себя узнали – и мсье Жан из «Белой лошади», и молочник Лаша с этими реблошонами…»