Месс-менд - вождь германской Чека

И далее. Военная химия идет вперед гигантскими шагами. Уже сейчас определенно говорят о возможности истребления Берлина в течение каких-нибудь 3–4 часов. В течение 5–6 часов может быть истреблен Париж, в течение 6–7 часов — Лондон. И так далее. Но на этом — на этих скоростях — мы не останавливаемся, не намерены остановиться. Мы пойдем дальше. Процесс разрушения будет убыстряться все больше и больше. Мы научимся истреблять человечество со скоростью 165-ти километров в час. Мы убыстрим процесс до того, что вместо часов уже будут минуты. Тут совершенно очевидно, совершенно явственно мы идем к абсурду… И здесь опять, мне кажется, намечается возможность какого-то выхода. Абсурд, бессмыслица — война обессмысливается… Тут, мне хочется думать, есть ма-аленькое такое отверстие, сквозь которое светит нам какой-то луч надежды. Война идет к абсурду, к бессмыслице, к невозможности?..

Впрочем, простите — я обещал не делать никаких выводов.

Адольф Рифлинг.

Берлин — Вильмерсдорф.

30 мая 1924 г.

Приложения

М. Гиндин ПРОСТАЯ ЖУТЬ

— Жуть?

— Да, жуть. И, поверите ли, простая. Совсем простая. Удивительно простая. Такой простой жути и жуткой простоты человеческая история, уходящая глубокими тысячелетними корнями в седую глубину веков, не помнит. Не помнит.

— В чем дело? Какая такая жуть простоты и что за штука — простая жуть?

— Ответ так же прост, как просто все сущее, начиная с ни кем не виденного электрона и кончая чудовищной, необъятной, непостижимой вселенной. Жуть простая — это, ну, как вам сказать, сознание, что ли, того, что можно очень просто, слабым нажатием маленького, простенького, безобиднейшего, человечьими руками отточенного и глянцем покрытого рычажка — в несколько маленьких, простеньких, безобидных минут уничтожить все живое на всей планете нашей, которую мы привыкли издревле величать — землей. Простая жуть — это, это… ну, это ощущение колоссальной, сверхчеловеческой, немыслимой ничтожности, слабости, мизерности, жалкости человека, человека, всесильный, великолепный гений которого изобрел эту небольшую, такую безобидную машинку, имеющую вот этот ничтожный рычажок, который стоит только нажать, как…

Это вот к чему. Неделю тому назад была — антиимпериалистическая неделя. Тысячные, стотысячные, миллионные массы людей, — людей, не имеющих ничего, кроме пары рук, продающих поденно эти руки — рабочие руки — во имя куска хлеба, полуголодного существования своих жен и детей, людей, которые сделали и создали все, но ничего не имеют, — выходили под кумачовыми знаменами на улицы всех городов мира, чтобы заявить:

— Мы не хотим войны.

— Если вы, властители и короли, министры и банкиры, депутаты и промышленники, затеете новую войну — мы вашу войну сделаем войной против вас.

Это было только неделю тому назад. Это было потому, что воздушная оболочка земли пересыщена электричеством войны, потому, что махонькая искорка может в любое мгновение вызвать ошеломляющий безумный разряд. Это было потому, что господствующий класс, дни которого сочтены, хочет уйти в небытие с помпой, торжественно, под грохот неимоверных орудий, под воздушные атаки бесчисленных самолетов, сбрасывающих на землю начиненные таинственными газами снаряды, под невидимыми лучами смерти, под вопли, стоны, стенання трудового человечества, тех, которым принадлежит будущее планеты нашей.

Безумствующий старик — империалистический мир — хочет умереть под дикую музыку всечеловеческой смерти.

Удастся ли?

Немного в сторону. Дело происходит в горах Швейцарии. Там, где сосновые леса, водопады, озера, зеленые луга, снежные вершины, голубое небо. Там, куда съезжаются из всех стран Европы чахоточные, подагрики, эпилептики, неврастеники, скучающие люди, профессора, рантье, министры, лавочники, фабриканты, кокотки, девушки из «общества», генералы, отставные короли и корольки, журналисты, авантюристы и просто ловкие дельцы, любители «мутной водицы».

В числе жителей одного высоко-фешенебельного пансиона в горах Швейцарии — старенький, дряхлый профессор-француз и немец-журналист, немного либерал, немного «революционер», а в общем так себе — либеральная жижица на социалистическом киселе. Немец этот, Адольф Рифлинг, тот самый, который поместил в № 2 журнала «Россия» (сменовеховский толстенький журнальчик кающихся лежневых и лежневят, выходящий в Москве) статью, очень примечательную

— «Новая мировая война».

В статье этой Адольф Рифлинг повествует о своей встрече со стареньким французским профессором:

«Это был до того глубокий старик, что он стал уже смешон от старости. Он уже из старика превратился в карикатуру на старика… Но, несмотря ни на что, это — очень живой, болтливый и веселый человечек. Больше всего в жизни любит он девушек, танцы, вино, хохот, — сам хохочет до упаду, — часами, не отрываясь, следит за танцами на веранде, — неискусные, неискушенные дачные фокстроты и ту-степы… Милый старичок… Оказалось, что он — химик.».