Месть

В конце июня Сталин вызвал к себе Генриха Ягоду, который после смерти Менжинского временно исполнял обязанности председателя ОГПУ и давно ожидал этого вызова в Кремль, рассчитывая наконец-то по праву занять председательское место. Десять лет он проходил в замах, фактически руководя Госполитуправлением при Вячеславе Рудольфовиче, который, страдая тяжелейшими приступами астмы, редко появлялся на работе. Чаще всего Ягода приезжал к нему на дачу, докладывал о текущих новостях, согласовывал план проведения коллегий и рассказывал о ходе дел по тому или иному следствию.

Начиная с шахтинского дела, Ягода так же обстоятельно доносил о прохождении следствия и Сталину, выслушивал его замечания, принимая их к неукоснительному исполнению, даже не всегда подчас сообщая о них Менжинскому. До сих пор у Ягоды отношения со Сталиным складывались дружественно. Полгода назад по предложению вождя именем Ягоды была названа Высшая пограничная школа ОГПУ. Еще был жив Вячеслав Рудольфович и логичнее было бы назвать школу его именем. Ягода, не желая ссориться из-за этого с самолюбивым и влиятельным председателем ОГПУ, сам внес такое предложение, когда Сталин ему объявил о своем решении, но Хозяин резко заметил, что от наград отказываются только глупцы или люди с нечистой совестью.

— Какое из этих определений товарищ Ягода выбрал бы для себя? — спросил Сталин.

— Я бы предпочел отказаться от обоих, — сказал он тогда.

— Обычно нормальные люди благодарят за доверие и высокую честь, им оказанную, — озлясь, заметил Сталин.

Ягода пошел на попятную, забормотал слова благодарности, но Сталину все равно тот отказ запомнился, и он время от времени проговаривал вслух: а не рано ли они товарища Ягоду увековечили именной доской.

— Или изувечили? — добавлял Сталин, любивший играть словечками и считавший себя большим знатоком русского языка.

Поэтому, сидя в тихой приемной Сталина и наблюдая за медленным, похожим на жучка, копошащимся в бумагах Поскребышевым, Ягода не обольщался относительно благоприятного расположения к нему Кобы. Оно могло измениться в любой миг, тем более что недоброжелателей у Генриха Григорьевича хватало. Вдруг обозлился на него Каганович. Киров при встрече делал холодное лицо и сухо кивал. С подозрением на него посматривал Орджоникидзе. За последние шесть лет, когда фактически он руководил управлением, оно заработало энергичней, увеличилось количество дел, состоялось несколько громких процессов. Не обошлось и без перехлестов. Во время следствия по делу Промпартии в начале 1930 года прокофьевские молодцы из Экономического управления выбили признание у профессора Рамзина, одного из главных обвиняемых, что он якобы в октябре 1928 года встречался в Париже с контрреволюционером-капиталистом Рябушинским и брал у него деньги на содержание своей партии и проведение диверсий. Эти данные фигурировали на процессе, который широко и подробно освещался в газетах, на этот факт ссылался и государственный обвинитель Крыленко в своем заключении, требуя смертной казни для подсудимого. Скандал разразился уже после того, как суд в декабре того же 1930 года вынес смертный приговор Рамзину и его четверым соратникам. Многие иностранные газеты, освещавшие процесс, язвительно написали, что Рябушинский умер в 1924 году, и встреча с ним Рамзина могла произойти лишь при условии, если советский профессор в двадцать восьмом умудрился побывать на том свете. Точно так же газеты высмеяли и утверждение Рамзина о встрече с руководителями французского генштаба, которые якобы посвятили его в планы нападения на СССР, назвав точные сроки интервенции, места высадки десанта, направления главных ударов и другие сверхсекретные вещи. Любому мало-мальски осведомленному в военных вопросах человеку такой идиотизм не примерещится и в страшном сне. На пост министра иностранных дел в будущем «правительстве Рамзина» планировался известный историк Евгений Тарле, с которым Рамзин вообще никогда не встречался, а сам Тарле в тридцатом году отбывал ссылку в Ташкенте, а на пост министра финансов Рамзин прочил царского финансиста Вышнеградского, который, как оказалось, тоже умер за несколько лет до процесса. Откуда следователи Ягоды только повыкапывали эти имена и почему они даже не поинтересовались, чем эти лица занимаются сейчас, живы ли? Сталин, не спеша, монотонно в течение получаса перечислял Ягоде ошибки его подручных. Наконец он взорвался, заявил, что Ягода превратил важнейший политический процесс в посмешище, обелив тем самым злостных врагов Советской власти, и дал хороший повод западным зубоскалам посмеяться над справедливым пролетарским судом.

— За такой пасквиль надо самого организатора поставить к стенке, чтобы другим неповадно было! — закончил свою коверную выволочку Сталин и замолчал, прохаживаясь по кабинету. Минута была критическая. Ягода понимал, что судьба его висит на волоске, но как тут оправдаешься, если все, что сказал Сталин, не подлежит сомнению, и в этих ошибках виноват только он. Ягода подписывал следственные тома, отправляя их в суд.