Я подъехал к охраняемым воротам курортного комплекса Бич-Тайдс, опустил окно и вежливо улыбнулся.
- Мистер Пираннес ждет нас, - сказал я.
Охранник был старый, но неглупый человек. Он поглядел на Эймса, который смотрел прямо перед собой, вернулся в свою будку, набрал телефонный номер и через полминуты вышел.
- Никто не отвечает, - сказал он. - Извините.
- Я только...
- Извините, пожалуйста, - повторил он так, как будто ему в самом деле было неудобно.
Я дал задний ход, развернулся и снова покатил к Галф-оф-Мехико-драйв, где сделал то, что должен был сделать сначала: подъехал к небольшому торговому центру в четверти мили от дома Пираннеса и припарковал машину. Немногие магазины были открыты, но стоянка не пустовала. Мы с Эймсом вернулись к Бич-Тайдс в надежде, что полицейский не остановит нас и не станет расспрашивать. Пройдя под деревьями, мы обнаружили проход в кустах. Охрана здесь была строга у ворот, но почти ни один из прибрежных комплексов не был окружен сплошной стеной.
Я подумал, что ночью охрана, возможно, строже, но видеокамер на деревьях не заметил. Бич-Тайдс определенно нуждался в консультанте по охране.
Мы прошли мимо круглого пруда с дремавшей возле него цаплей, мимо площадки для барбекю и вышли на пляж. Я снял рубашку и забросил ее на плечо.
- Ты - кинозвезда на пенсии, - сказал я, помахав троим малышам, строившим замок из песка. - Ковбой, как Джон Уэйн.
- Если тебе все равно, - ответил он, - я буду Баком Джонсом.
Дети перестали копошиться и уставились на Эймса. Мимо нас пробежал босой человек в красных плавках и белой футболке с портретом Бетти Буп, оставляя следы на песке. Он посмотрел на нас; я расхохотался, будто Эймс сказал что-то очень смешное, но тот продолжал смотреть прямо перед собой. Я подумал, что поступил не самым разумным образом, взяв его с собой, а может быть и придя сюда. Но я не мог думать ни о чем, кроме четырнадцатилетней девочки, чья фотография лежала у меня в бумажнике, ее погибшей матери, ее отце, который продал ее, и Джоне Пираннесе, который ее купил.
Зайдя за здания Бич-Тайдс, мы прошли вдоль небольшого бассейна. Плескавшийся в нем одинокий старик кивнул нам как старым знакомым.
Мы заглянули в три дома, читая списки имен на внутренних дверях и избегая охранников, которые разъезжали на маленьких картах. В третьем здании мы наконец увидели надпись: «Дж. Пираннес», и я нажал кнопку.
Ответа не последовало.
Я нажал снова. На этот раз послышался женский голос:
- Алло.
- Джона Пираннеса, пожалуйста, - попросил я.
- Он не может подойти, - сказала девушка.
- Почему?
- Кажется, он умер, - сказала она.
- Адель?
- Да.
- Адель, нажми, пожалуйста, кнопку и впусти меня, - сказал я.
- Кнопку?
- На домофоне, возле двери, где-то там.
- А кто вы? Полиция?
- Сообразительная девочка, - сказал я. - Открой дверь.
Я услышал щелчок и замер, прижав трубку к уху и не спуская глаз с дорожки, где в любой момент мог появиться охранный патруль. Затем послышалось жужжание. Я повесил трубку, и мы вошли в вестибюль. Квартира Пираннеса находилась на шестнадцатом этаже. Через двадцать секунд мы были наверху и бежали по коридору. Эймс почти не отставал от меня, несмотря на длинный плащ, ружье и тридцать лет разницы в возрасте. Дверь квартиры Пираннеса была заперта. Я постучал один раз, потом еще.
- Кто там? - спросила Адель.
- Ты только что разговаривала со мной по домофону. Открой дверь, Адель.
- А вы кто? - сказала она.
- Я друг твоей матери.
- Моя мать умерла.
Голос у нее был совсем как у ребенка.
- Я знаю. Кто тебе сказал?
- Мистер Пираннес. Ему кто-то позвонил, и он сказал мне. Кому надо было убивать мою мать?
Девочка плакала.
- Я думаю, гораздо лучше будет поговорить об этом в квартире.
- Я могу отстрелить замок, - спокойно предложил Эймс.
- Слишком много грома.
- Но ничего лучше мы не придумаем.
- Адель, - снова попробовал я, надеясь, что соседи нас не слышат, - Пираннес мертв?
- Кажется, да, - ответила она.
- Мы разберемся с этим, - сказал я.
- Мы? - спросила она.
- Я и еще один друг твоей матери. Меня зовут Лью Фонеска. Моего друга, тоже друга твоей матери, - Эймс Маккини. Я знаю Салли Поровски, мы с ней друзья.
Последовало долгое молчание. Не оглядываясь по сторонам, Эймс достал из-под плаща ружье и направил его на дверь.
- Я выстрелю, а ты просунешь руку и откроешь, если дверь не откроется сама, - сказал он.
Дверь открылась прежде, чем он успел выстрелить.
Увидев направленное на нее ружье, девочка отступила назад, закрыла лицо руками и заплакала.
- Все хорошо, - успокоил я ее. - Эймс не собирается в тебя стрелять.
Худенькая испуганная девочка с растрепанными волосами стояла босиком посередине абсолютно белой комнаты. Мебель, стены, ковры - все было белого цвета. Казалось, она играет в переодевание. Старомодное платье из красного гипюра, слишком тесное для нее, помада размазана, тушь - сплошное пятно на левом глазу и подтек под правым. Эймс опустил ружье.
- Мне холодно, - сказала она.