Месть Акимити

Первая жена, услышав это, ещё больше рассердилась. «Ну, погоди! Сейчас я тебе покажу!» Она подпрыгнула, разодрала сёдзи, которые их разделяли, и, словно одержимая, вскочила в дом. Любовница от страха закричала, ведь перед ней было лицо дьявола, ей такого видеть не приходилось, только рассказы слышала. Сказать, что ей было страшно, значит ничего не сказать. Присутствие духа совсем оставило её, она совсем ослабела, и тогда первая жена стала её бить, приговаривая: «Что, страшно? Убью!»

Ужасное несчастье: такая молодая женщина, и вдруг её убили.

«Ну вот, я отплатила за обиду! А где Кирицубо?» — стала искать служанку первая жена. «Ужас! Здесь дьявол!» — закричала Кирицубо и убежала.

Вот про это будда и говорил: «Смотришь — вроде бы бодхисаттва, а на самом деле у него душа дьявола». Это означает, что внешность красивая и вправду сравнима с бодхисаттвой, а вот душа — хуже, чем у дьявола. Сайгё тоже говорит в своих стихах об извращённом женском сердце.

Если в этом мире
Женское сердце
Станет искренним,
То рога у коровы
Станут прямее линейки

[538].

Что ж, в этом стихотворении есть смысл.

И не думаешь,
Что в беду попадёшь,
Но, как горный пик,
Людское несчастье
Передо мною встаёт

[539].

Годы и месяцы её ожесточение накапливалась, и она превратилась в дьявола. И вот она готова убить. Вот злость. Вот низость[540].

Но ведь и будду тоже родила обыкновенная женщина[541]. Женщины дают жизнь и знатным высокомудрым монахам, и святым, но женщины греховны. Отчего так? Всему есть причина. В одной сутре сказано: «Если человек обладает природой будды, он и есть будда». А ещё сказано: «Женщина — исчадие ада, она лишена природы будды». Если одна женщина свернула другой шею, топтала ногами её грудь, безжалостно убила, она, безусловно, лишена природы будды!

«Ну вот, я отплатила за обиду. Где здесь Кирицубо?»

Первая жена вернулась домой и хотела снять маску, но маска держалась на лице крепче, чем, если бы была прикована цепью или прибита гвоздями. Женщина разве что голову себе не оторвала, но снять маску не смогла. Да ещё и её палка от руки не отнималась. Она действительно превратилась в злобного дьявола. «Несчастная я! Как же так? Что мне теперь, бедолаге, делать?» Ей было стыдно показаться на глаза людям. Не понимая, сон это или явь, она проплакала всю ночь до рассвета.

Чуть только рассвело, не желая, чтобы люди её увидели, старая жена спряталась под большим деревом у горы позади дома. Вот что страшно: если наружность стала дьявольской, то и душа тоже станет дьявольской. «Кажется, люди идут! Немного поем и утолю голод», — только об этом она теперь и думала, и никакие другие мысли уже не посещали её. В деревню она, естественно, не ходила. Она жила, спрятавшись у священного дерева горы Оути[542]. И дереву этому не суждено было облететь, как опадают алые листья клёна на реке Тацута и Хацусэ[543], женщина не могла исчезнуть, как исчезает роса на равнине Мусаси[544], ей предстояла долгая бессмысленная жизнь, её страдальческие крики были слышны далеко в горах и по берегам речушек, где одни влажные оленьи следы. Рукава одежды промокли от слёз, её терзаниям не было предела.

«Ох, несчастная я! Маска не снимается, палка не отнимается! Что со мной будет?! Хоть бы какой человек пришёл, я бы его съела и голод утолила!»

Вот так вот. Среди детей этой женщины оказался и послушник. От своего наставника в храме Никко[545] он узнал о том, что невозможно было скрыть. Услышав о случившемся, послушник тут же отправился к матери. «Какая жалость! Что сталось с моей матерью? Какой бы облик она ни приняла, я должен её увидеть хотя бы один раз!» — молился он. Повсюду искал он её. «Там, в горах, поселилось какое-то чудовище», — шумели люди. Послушник заподозрил неладное и пошёл туда. Под большим деревом пряталась дьяволица.

— Странно! Кто ты? — спросил послушник.

— Мне стыдно! Я не растаяла, как роса на траве, неужели мне показаться в таком виде! — у дьяволицы потекли слёзы.

— Так ты моя мать?

— Ты и представить себе не можешь, какая я стала! Несчастная я! — повторяла дьяволица.

— Ты ведь моя мать, а я и не знал, что твоя душа стала такой злобной. И вправду, это ужасно. Ладно, пусть будет так, но ты пробовала как-нибудь снять маску? — спросил послушник.

— Да я разве что голову себе не оторвала — не снимается!

— Это случилось из-за того, что ты сама была злобной, в таком случае не помогут ни боги, ни будды. Когда изменится твоё сердце, тогда и маска снимется, и палка отнимется. Забудь свою ненависть к людям, забудь свои несчастья, забудь себя, ни о ком не думай, сиди и храни молчание. Хотя и трудно расстаться со снами и призраками, но когда услышишь о деятельных дхармах[546], когда избавишься от снов и иллюзий, ни тебя, ни других уже не останется.

— Что же это с тобой такое? Стыдно, если кто-нибудь увидит! Попробуй как-нибудь снять эту маску!

— Почти что шею свернула, не снимается.