Месть Альбиона

— Да не знаю я никакого англичанина! — взвизгнул Малеев, вскакивая. — Господин генерал-адмирал! Господин капитан первого ранга! Что здесь происходит? Что за издевательство, угрозы какие-то? Я честный офицер, я не потерплю, чтобы меня обвиняли бог знает в чём!..

Неожиданно тяжёлая штора, закрывавшая окно, с тихим треском отлетела в сторону, и в рубке появился ещё один персонаж, — Белозёров.

— То есть как это вы не знаете Фитча? — укоризненно спросил он, с ходу вливаясь в разговор. — Деньги от него получили, целых три тысячи, а теперь говорите, что не знаете? Нехорошо от благодетеля отрекаться… господин Коровин Серафим Павлович!

Лицо Малеева исказилось от страха и ненависти. С диким криком он сильно оттолкнул Сергея и кинулся к выходу. Белозёров, едва устояв на ногах, ринулся следом, догнал. Схватив за шиворот, рывком повернул к себе. И сильным ударом впечатал левый кулак прямо в бородавку. Добавил правым в челюсть…

— Ну, вот, пытался бежать, фактическое признание вины налицо, — сказал Черевин, отдуваясь, словно именно он отправил предателя в нокаут. — А вы говорили: нет ли ошибки?.. — Брезгливо посмотрел на стонущего, скорчившегося на полу Малеева. — Теперь можно побеседовать… как только в себя придёт. Сергей, дай ему воды, что ли. Найдётся здесь вода? А мне бы, Леонид Иванович, водки…

Глава двадцатая

Сразу решили, что императору докладывать о происшествии пока не будут. Сначала сами разберутся, что к чему. А представлять особу монарха будет его августейший брат.

Сергей задёрнул шторы и от лица великого князя распорядился, чтобы вестовой никого не пускал. Малеев понуро сидел на стуле. Скула налилась синевой, руки были связаны за спиной его же форменным галстуком.

— С Божьей помощью приступим, — сказал Черевин, подходя к офицеру.

Выпив водки, генерал заметно оживился. Переволновавшийся генерал-адмирал охотно составил ему компанию, да и Сергей с Лисовским не отказались, — выпили по рюмке, перевели дух.

— Хочу, Малеев, чтобы ты сразу уяснил диспозицию, — доверительно продолжал Черевин. — На царской яхте задержан английский агент. Ситуация чрезвычайная. И меры к тебе, если вздумаешь запираться, тоже будут применены чрезвычайные. Лично я применю, вот этой самой рукой. — Черевин показал кулак. Крепкий был кулак, убедительный. — И не мечтай, что сможешь обмануть или отмолчаться. У меня на Русско-турецкой и не такие, как ты, соловьём пели. Ясно?

Малеев тоскливо кивнул.

— Коли ясно, то молодец. А для начала расскажешь, как с Фитчем сошёлся. Начинай, да по порядку, с подробностями.

Угрюмо уставившись в покачивающийся пол, запинаясь через слово, Малеев приступил к трудному рассказу.

Собственно, история была вполне банальна.

Заядлый игрок, не мыслящий жизни без колоды карт, зелёного сукна и запойного азарта, Малеев полгода назад в одном из клубных благородных собраний проигрался дотла. Но это ещё полбеды. Хуже, что, оставшись без копейки, он продолжил играть под честное слово. А карта, словно в насмешку, из раза в раз шла не ему, а противнику, — почтенному отставному чиновнику Меняйлову. Игру прекратили только тогда, когда проигрыш офицера составил астрономическую для него сумму, — две тысячи рублей. («Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался», — вполголоса прокомментировал ситуацию один из праздных зрителей, которые сами играть не горазды, но с наслаждением созерцают кипение страстей за карточным столом.)

Написав расписку с обязательством вернуть долг чести в течение двух недель и вручив документ Меняйлову, офицер ушёл в другой зал, рухнул на диван и принялся тупо соображать, как быть дальше. Денег не было совсем. И напиться-то не на что… А главное, никакой возможности отдать долг. Сын небогатых родителей, Малеев жил службой, и жалованье даже близко не могло покрыть проигранную сумму. Следовательно, ближайшее будущее сулило долговую тюрьму и бесчестье. Единственным достойным вариантом было застрелиться, но при мысли об этом трусоватый Малеев покрылся холодным потом и замычал от тоски и безысходности.

Рядом кто-то присел на диван. Покосившись, Малеев увидел своего карточного обидчика Меняйлова.

— Не потревожил? — спросил он, глядя на бледного офицера.

— Чему обязан? — огрызнулся тот с неприязнью, которую даже не пытался скрыть.

— Послушайте, господин Малеев… Я не собираюсь перед вами извиняться за свой выигрыш, да и с какой стати? Отказываться от него, разумеется, тоже не буду. Мы с вами игроки заядлые, опытные и знаем, что в игре главное — вовремя остановиться. Вы этого сделать не сумели. Следовательно, моя совесть чиста.

— Мне до вашей совести никакого дела нет…

— И правильно. А вот мне до вас дело есть.

— Это почему?

— А потому, что у вас на лице размышление написано, — не застрелиться ли… Не вздумайте, батенька. На проигрыше, пусть даже крупном, жизнь не заканчивается.

— А если отдавать нечем? — вырвалось у Малеева. — В долговую тюрьму, что ли, идти? Офицеру никак нельзя, — на службе крест, вовек не отмоешься.

— Выход всегда есть, — твёрдо сказал Меняйлов. — Нету денег, так займите.