Месть Империи 3. Горе Побежденным

Бессмертные в пешем строю двинулись вверх по склону, гоня перед собой шеренгу погонщиков и слуг. В ответ сверху плотно посыпались стрелы, и линия заслона на миг дрогнула, но угрозы и удары мечей в спину заставили ее вновь продолжить движение. Прикрываясь тюками и наспех сколоченными щитами, погонщики упорно ползли вверх. Стрелки на вершине тут же сменили тактику и, перестав впустую разбрасывать стрелы, начали выцеливать у противника незащищенные места, стремясь в первую очередь достать Бессмертных. Тем стало доставаться больше, и все чаще то один из них, то другой, зажав нанесенную стрелой рану, отходили назад в ущелье. Живой заслон редел прямо на глазах, но и расстояние между атакующими и вершиной неумолимо сокращалось. Когда осталось уже шагов двадцать, не более, по склону вдруг прокатился пронизывающий душу волчий вой, и шеренга варваров стремительно покатилась вниз. Оставшиеся в живых погонщики и слуги, побросав защитные приспособления, прыснули в стороны, а дикари, выстраиваясь на ходу клином с бронированной семеркой впереди, врезались в строй Бессмертных, сминая их центр. Разрезанный пополам боевой порядок сардийцев мгновенно потерял преимущество численного превосходства, и схватка закипела особенно яростно. Никто не хотел уступать, и обе стороны рубились отчаянно, не щадя себя, но даже в общей свалке магистр не мог не отметить варварскую пару из необычайно быстрого крепыша и возвышающегося над ним гиганта. Они бились как один четырехрукий двухголовый демон, с каждым ударом устилая землю вокруг трупами.

Сарды держались твердо, а когда на вершине хребта показались несущиеся всадники, даже смогли потеснить варваров. Но их успех продержался недолго: та кавалерия, что должна была ударить дикарям в тыл, сама неожиданно напоролась на засаду у гигантских валунов. Вот тогда Бессмертные дрогнули и начали понемногу пятиться назад. Попытки Селима аль Бакара остановить своих бойцов привели лишь к тому, что он сам чуть не попал в окружение, и лишь героическая самоотверженность телохранителей спасла его от плена. Оставляя на склоне трупы соратников, они вытащили из схватки великого визиря, и это словно стало последней каплей, после которой Бессмертные уже не сдерживаясь побежали вниз.

* * *

Когда потрепанные остатки Бессмертных скатились в ущелье, солнце уже начало клониться к закату. Предвечерняя серость, казалось, еще больше усилила впечатление полной безнадеги и отчаяния, что разлилось над сардийским отрядом. Стараясь не смотреть друг на друга, люди еле волочили ноги и, проходя мимо раненых, не отвечали на их стоны и даже не пытались помочь. Под стать всеобщей апатии их военачальник с совершенно потерянным видом опустился на один из тюков и замер, обхватив голову руками.

Эрторий понимал: судьба визиря, потерявшего дочь царя, не завидна, но жалости к нему не испытывал. Его мучали совсем другие проблемы. Отбить принцессу не удалось! Что с ней теперь будет? Она жива? Кто те варвары, и ради чего они похитили Розу Сардии? Все эти вопросы как были, так и оставались без ответов.

Отчаявшийся аль Бакар был совсем рядом, и Эрторий не мог не заметить, как вдруг оживились глаза визиря, когда какой-то незаметный старичок что-то возбужденно зашептал тому на ухо. Магистр не слышал, что тот говорит, но визирь вдруг нервно вскочил и, схватив старика за грудки, прорычал:

— Ты уверен?

— Абсолютно, мой господин! Это Кадияр!

По знаку аль Бакара два его телохранителя метнулись к тому месту, где складывали трупы парвов, и по указанию старика вытащили из груды мертвых тело мятежного принца. Подхватив под руки, они поволокли его к визирю, и по раздавшемуся вдруг стону Эрторий понял: убийца Алкмена жив.

Этот стон подействовал на Селима аль Бакара, как живительный эликсир, и магистру было понятно почему. У неудачливого защитника принцессы появился шанс сохранить голову на плечах. Захват взбунтовавшегося сына, конечно, не заменит царю потерю любимой дочери, но теперь у визиря появился человек, на которого можно свалить всю вину. И то, что он живой, имело огромное значение. С мертвого какой спрос — отвечать все равно пришлось бы живым, и именно ему, главному визирю, а так — совсем другой разговор. Вот он, виновник, и вся ярость царя теперь обрушится на него.

Кадияра уже привели в чувство, перевязали разбитую голову, и повеселевший аль Бакар, всматриваясь тому в лицо своими большими, слегка навыкате глазами, говорил чуть ли не задушевным тоном:

— Твой отец будет очень рад увидеть тебя, Кадияр.

Не совсем еще пришедший в себя парванский принц лишь молча бросал злые взгляды в сторону стоящих над ним воинов, не понимая, как великолепный и тщательно просчитанный им план мог закончиться такой катастрофой. Он был по-настоящему раздавлен несправедливостью судьбы, и радостное злорадство визиря, казалось, его не беспокоило, а тот не мог сдержать облегчения от так неожиданно свалившегося на него спасения.