Месть Медеи

— Ну, не все, березовая роща и пруд вряд ли его собственность, но вот квартира в этом доме наверняка.

В этом момент из домофона раздался женский голос:

— Вы кто?

— Следователь! — строго произнесла Маша.

— Проходите.

В замке что-то щелкнуло, раздалась мелодичная трель, я дернула за металлический поручень, и дверь приветливо распахнулась. Мы вошли в подъезд, дошли до огромного лифта, размерами смахивающего на грузовой, и нажали кнопку вызова. Передняя панель тут же отъехала в сторону, как будто лифт с нетерпением нас ожидал и вот наконец дождался. Доехав до четвертого этажа, мы вышли на залитую неярким осенним солнцем просторную площадку и, как по команде, посмотрели наверх.

— Надо же, стеклянная крыша! — с восхищением выдохнула Маша. — Совсем как в московском ГУМе!

— А если ливень ее пробьет? — усомнилась я.

— Ну ты даешь, что, в ГУМе, да и в нашем Аквапарке часто крышу дождем пробивает?

— А чердак где?

— Зачем тебе чердак? Белье развешивать?

Наш спор прервала появившаяся на площадке молодая темноволосая женщина в строгом бежевом брючном костюме. На первый взгляд мне показалось, что ей давно за тридцать, хотя я знала, что Тамаре всего двадцать три. Девушка с удивлением уставилась на одетую в коротенькую джинсовую юбчонку и длиннющие сапоги-ботфорты Машу.

— Девушки, это вы следователи?

Маша жестом фокусника извлекла из накладного кармана юбки удостоверение. Помахала им перед собственным носом и тут же спрятала. Затем развернулась к женщине:

— Госпожа Котина? Вы разрешите нам войти?

Женщина молча кивнула на распахнутую дверь квартиры. Мы с Машей прошли первыми, хозяйка закрыла за нами дверь. Оказавшись в коридоре, я опять принялась пялиться по сторонам. Помещение, в котором мы оказались, больше напоминало небольшой стадион, по-крайней мере, в мини-футбол здесь точно можно было сыграть. Причем пол в холле был выложен мраморной плиткой, скользкой настолько, что вполне можно было играть и в хоккей. Под недоумевающим взглядом хозяйки я пошаркала по полу ногой, затем сняла коротенькое пальтишко и повертела головой: куда бы его пристроить? Хозяйка все так же молча слегка толкнула рукой большое настенное зеркало, он отъехало в сторону, обнажив внутренности встроенного шкафа. Пальто я благополучно повесила, Маша легким движением скинула тоненькую жилетку, повесила ее на руку и по-прежнему официально обратилась к хозяйке:

— Госпожа Котина, где бы нам с вами поговорить?

Женшина повернулась и прошла на кухню, размерами соперничающую с прихожей. Но падающее в окно солнце осветило распухшее от рыданий лицо хозяйки, и разглядывать роскошную мебель мне уже не захотелось. Я села в кожаное кресло и неожиданно для себя выпалила:

— Тамара, мы, как женщины, очень вам сочувствуем. Тагилу стало легче?

Хозяйка вздрогнула, и вновь с недоумением взглянула на меня, но все же ответила:

— Нет, все по-прежнему…

— Это ваша квартира? — некстати полюбопытствовала Маша.

— Нет, его. — голос женщины звучал безжизненно. — Тут все его. У меня ничего нет. И если Семену надоест платить за больницу, Тагил окажется на улице, на помойке.

— Семен — это его компаньон, господин Семанович? — уточнила Маша.

— Да. Он пока не теряет надежды вытащить Тагила, поэтому платит. Станет ли он платить, если поймет, что надежды никакой?

— А почему вы так считаете? — не выдержала я. — Почему вы не верите, что Тагил придет в себя? Как же так получается — деловой партнер верит, а вы, его любимая женщина — нет?

— Я по образованию медсестра. — пояснила Котина. — До последнего времени работала в больнице, в реанимации, там и с Тагилом познакомилась — он после сердечного приступа туда попал. у меня полно знакомых врачей. Я советовалась с ними — они считают, что Тагил лишь временно пришел в себя. Его состояние будет понемногу ухудшаться, и через полгода, максимум через год все жизненно важные системы тихо откажут.

Возразить на это было нечего, хотя все в моей душе протестовало: ну нельзя же заживо человека хоронить! Мы немного помолчали, затем Маша спросила:

— Тамара, как вы считаете, что на самом деле с Тагилом произошло?

— Не знаю. Может, порчу на него навели? У него с женой скверные отношения были. Он собирался развестись, и уже перевел весь бизнес на подставных лиц, чтобы по суду не делиться. Что вы так на меня смотрите? Он считал, что этот бизнес — его, только его! Он его с юности создавал, ночами не спал, все работал! А жена жила в свое удовольствие, все свободное время по салонам красоты проводила — и теперь что, позволить ей все разрушить, все отнять?

— Все, что нажито непосильным трудом. — под нос себе проворчала Маша. — Кстати, насколько я знаю, у Семибаева несовершеннолетний сын? Ему он тоже бы не позволил себя разорить? Ладно, мы сейчас не на партсобрании, моральный облик потерпевшего не обсуждаем. Вернемся к нашим баранам. Так кого вы подозреваете?

— Подозреваю? В чем? — растерялась женщина.

— Скорее всего, ваш любовник не просто так, ни с того ни с сего впал в кому, а был отравлен.

— Чем?