— Полечка, не плачь, успокойся! — кинулась ко мне Маша. — Оскар, ты бы хоть сегодня оставил свои штучки! — напала она на мужа. Но Оскар уже и сам пожалел о своем наезде. Он виновато опустил голову, затем совсем другим тоном произнес:
— Полина, ты молодец, опросила важного свидетеля. Расскажи, пожалуйста, что тебе удалось узнать?
— А почему ты сам важного свидетеля не опросил? — я не могла вот так сразу закопать топор войны.
— Полечка, ну подумай сама — кого я могу опрашивать, если уголовное дело о смерти Матвея Гарина не возбуждено? Он умер от внезапной остановки сердца — такое бывает, его родные с диагнозом согласны, что я могу поделать?
— И что, даже сейчас, после оживления Семибаева, ты не сможет добиться эксгумации?! — не поверила я.
Оскар лишь пожал плечами:
— Мне нужна хоть одна зацепка, которая сможет связать гибель Гарина с той глубокой комой, в которую впал Семибаев. Если я смогу убедить прокуратуру, что Гарин был отравлен тем же ядом, что и Семибаев, разумеется, мне дадут разрешение на эксгумацию. Но пока у меня нет никаких доказательств, что он был отравлен вообще.
— Тебе нужна зацепка? — психанула я. — А мозгами пошевелить не пытался? Допроси любовницу Семибаева, ей наверняка ночью позвонили… — тут я осеклась. Ей позвонили бы только в ночь после кремации. А поскольку Семибаев вовремя ожил, то и звонка, судя по всему, еще не было.
— Ты сама все понимаешь. — вздохнул Оскар.
— Маша, ну неужели ничего нельзя сделать? — взмолилась я. Подруга лишь развела руками.
— Так расскажи про допрос Дарьи Михайловой. — напомнил Оскар. Я кратко пересказала эпизод с цыганкой. И тут же оживилась:
— Ну вот тебе и зацепка. Наверняка к семибаевской пассии тоже в последний вечер приходила цыганка.
— Сейчас проверим.
Оскар поднялся со стула, мы с Машей встали следом. Вместе подошли к вахтерше, передали ключи от архива, и поднялись на третий этаж, в кабинет Оскара. Он открыл сейф, достал пухлую папку протоколов допросов, отыскал протокол гражданки Тамары Котиной, положил его на стол и уселся читать. Мы с Машей уселись на жестких стульях вдоль стенки кабинета, и затаили дыхание. Через несколько минут Оскар поднял голову:
— Полина, ты ошибаешься. Никакая цыганка к любовнице Семибаева не приходила. Ни в последний день, ни вообще.
— Не может быть! Давай я сама прочитаю.
Оскар молча протянул мне несколько сколотых вместе листов с набранным на компьютере текстом. Я бегло пробегала глазами строчки, надеясь увидеть слово «цыганка» хоть в каком-то контексте. На последних трех листах Тамара Котина буквально по минутам расписала последний день, проведенный вместе с Тагилом Семибаевым. Увы, дочитав протокол до конца, я убедилась, что Оскар был прав. Не навещала Тамару с Тагилом цыганка, и даже мимо не проходила. Я вернула Оскару листы и бессильно прислонилась спиной к стене. Опять никакой зацепки, ничего, что могло бы связать покушение на убийство Семибаева с гибелью Матвея Гарина!
— Оскар, а что говорит сам вовремя оживший? Он кого-то подозревает?
— Нет, никого он не подозревает. И вряд ли когда-нибудь заподозрит. Ему сделали энцефалограмму мозга — почти ровные линии. Похоже, его мозг находится в глубокой спячке. Практически, он до сих пор в коме.
— Но я сама видела — он встал и пошел!
— Он двигается чисто механически. Если на пути встанет бетонная стена — все равно пойдет вперед и уткнется в бетон. Он не отдает себе отчет ни в своих действиях, ни в том, кто он, где находится, никого не узнает. Хуже того, он не может ни ходить в туалет, ни самостоятельно питаться. Сейчас он находится в отделении частной больницы, где ему ставят капельницу с глюкозой и кормят через зонд. Оплачивает палату и комплексный уход его компаньон. Он пока еще надеется, что Семибаева удастся привести в сознание. Но, учитывая рассказ профессора Эйнгарда, я в этом сильно сомневаюсь…
— Уже доказано, что его тоже отравили тетрадоксином?
— Это доказать мы не сможем. Тут вот какая загвоздка — ни в какой лаборатории у нас не могут взять пробы на этот яд, у нас просто нет нужных реактивов. Мы запросили помощь из Москвы, но вполне возможно, реактивы нам не пришлют, я не уверен, что в данный момент они где-либо есть вообще. Но тут дело проще — у нас есть официальное заявление матери Семибаева, которая требует возбудить уголовное дело по факту покушения на убийство. Так что согласие его жены прокуратуре уже не требуется.
— А если бы он был сиротой? Что, его внезапной воскрешение перед дверью крематория не дало бы повода возбудить дело?
— Только дело о врачебной ошибке. Можно было бы устроить показательный процесс против врача, который признал живого человека умершим. И все. У нас по-прежнему нет никаких доказательств того, что Семибаева отравили.
— А если бы провели эксгумацию тех двух трупов, по поводу которых были звонки, выяснили бы, что их действительно похоронили живьем — тогда доказательства бы были?