Месть - мое личное дело

Конни быстро исчезла в спальне. Пока она переодевалась, я успел докурить сигарету.

— Можешь войти, Майк! — наконец крикнула она.

Я распахнул дверь и словно прирос к месту. Меня бросило в жар, потом в холод. Я задышал так часто, как будто только что пробежал марафон.

Ее прекрасную фигурку облегало тонкое, как паутинка, и почти прозрачное ночное одеяние. Такой, какой я видел ее сейчас, конечно, никто больше не увидит. При съемках лампы будут освещать ее спереди, а сейчас они горели сзади. Но наибольший эффект давало то обстоятельство, что под этой легкой паутинкой ничего больше не наблюдалось.

Улыбка сделала ее еще соблазнительнее.

— Я тебе нравлюсь, Майк?

— Не то слово! Но эта паутинка, наверное, слишком легко рвется. Сними-ка ее…

Конни не заставила повторять просьбу. Легкое движение плеч — и сорочка на полу. Конни предстала передо мной прекрасной обнаженной статуей. Но в голосе этой статуи вибрировали теплые нотки: они манили и звали.

— Мне кажется, я люблю тебя, Майк…

— Лучше не надо об этом, малышка, — прохрипел я. — Любовь ко мне не принесет тебе счастья.

— А мне не нужно счастье, мне нужен ты. Иди ко мне…

Конни приблизилась к широченной постели и призывно махнула ручкой. Я сделал шаг назад.

— Мне очень жаль, Конни, но я обязан идти.

Ее глаза недоуменно расширились.

— Ты, конечно, шутишь, — нежно и маняще прошептала она. Потом подошла ко мне и, взяв руками мою голову, впилась в губы. Громадным усилием воли я заставил себя сдержаться, взял ее за плечи и легонько оттолкнул.

— В другой раз, — произнес я прерывающимся от непреодолимого желания голосом. — Сейчас у меня дела поважнее, гораздо важнее. Вопрос жизни и смерти…

И я направился к двери. Конни не обиделась, она лишь улыбнулась.

— Ты обязательно найдешь убийцу своего друга, и ничто не собьет тебя с верного пути. — Она сделала небольшую паузу и закончила: — Вот поэтому-то я и люблю тебя, Майк. У нас все впереди.

На улице опять падал снег. Я сел в машину и включил «дворники». У снегопада своя положительная сторона: он делает машины похожими друг на друга. Если кто-то подкарауливал меня с револьвером, то не смог бы так просто отличить мою машину от других. Мысль о том, что меня пытаются убить, разозлила меня. Неужели я должен сдаваться? Сдаваться без боя только потому, что у меня нет разрешения на оружие?

Дома, в комоде, лежал еще один пистолет 38-го калибра почти такого же размера, как и тот, что ржавел сейчас в бюро у Пата, и подходил для моей кобуры.

Я слишком торопился и, не дождавшись лифта, поднялся по лестнице. Открыв дверь своей квартиры, я нажал на выключатель. Раздался щелчок, но свет не зажегся. Тогда я стал ощупью пробираться к настольной лампе. Неожиданно я почуял, что в комнате кто-то есть. Мои пальцы уже нащупали ножку лампы, когда шестое чувство предупредило меня об опасности.

Не раздумывая, я схватил лампу и изо всех сил швырнул ее в темноту. Она с грохотом ударилась о стену. В тот же миг блеснуло пламя и раздался выстрел.

Сделав неимоверный прыжок, я кинулся на своего противника. Мне удалось поймать его за ноги. Видимо, он был легче меня, и толчок заставил его упасть на колени, но уже в следующий момент я заработал мощный удар в челюсть. Тогда я стал держаться подальше от его кулаков. Случайно наткнувшись на стол, я опрокинул его. На пол с шумом полетели ваза и графин с коньяком. В соседней квартире послышались голоса. Я выбросил вперед руку и наткнулся на куртку, но мой противник оказался сильным и сумел вырваться. И сразу же я заработал еще один удар по лицу. В первую очередь мне было необходимо думать о защите. Пальто мешало мне, стесняло мои движения, и неизвестному новым ударом удалось свалить меня на пол.

В следующую секунду я вновь был на ногах и собрался было расправиться с врагом, но тут же запутался в шнуре настольной лампы и опять оказался на полу. Мне показалось, что мой противник находится в нерешительности и не знает, продолжать драку или смыться. В этот миг раздался стук в дверь и чей-то громкий голос. Это спасло меня. Неизвестный предпочел ретироваться, предварительно нанеся еще один удар по моей многострадальной голове. Что было потом, я не помню. Я потерял сознание.

У человека, склонившегося надо мной, было серьезное круглое лицо, а губы его как-то странно шевелились. Так продолжалось некоторое время, и лишь потом я сообразил, что он со мной разговаривает. Он несколько раз спросил, как меня зовут и какой у нас сейчас день недели. Наконец, я понял, чего он от меня добивается, улыбнулся и ответил. Его лицо стало менее серьезным, он тоже улыбнулся.

— Вам снова повезло, — заявил он. — Поначалу казалось, что дело обстоит гораздо хуже. — Он повернулся и обратился к кому-то: — Легкое сотрясение мозга и больше ничего.