Месть Осени

– Я умею ими пользоваться.

Я снова окинул взглядом стол. На черном дереве ни пылинки. Карты лежат так аккуратно, будто кто-то специально выкладывал их стопочкой. Подготовился, зараза. Искать здесь что-то с самого начала было бесполезно.

– А смерть свою ты тоже предсказать можешь?

Молчание.

– Мне это не нужно, – наконец сказал Мирин. – У вас есть конкретные вопросы?

Я крутанулся на стуле. Выждал паузу. Сделал незаметный глубокий вдох, расслабляя мышцы.

– Ты покойника долго искал?

– Прошу прощения?

Я снова начал крутиться – медленно и монотонно, сцепив пальцы на уровне живота. Копировал его позу из интернета: когда не снимался на фоне своих сертификатов, Мирин фотографировался за столом с видом скучающего доктора Лектера.

– Я спрашиваю, ты покойника долго искал, чтобы с него кожу содрать? – негромко проговорил я. – Или твои крысы выискали по моргам подходящего и срезали сами?

– Не имею ни малейшего понятия, о чем речь.

Эдак он до завтрашнего утра будет отпираться.

– А если так: ты говоришь, на хрена провернул эту дичь с телефоном, а я не рассказываю Вере лишнего о твоей драгоценной персоне.

– Она и так узнает, – равнодушно отозвался голос.

– Это тебе тоже твои карты сказали?

– Да.

Я снова повернулся вокруг своей оси. Ну давай. Три. Два. Два с ниточкой…

– Что за покойник?

– Выйдешь – расскажу.

Я бил наугад, даже близко не представляя, где он находится в эту минуту: за стенкой, у себя на двадцать седьмом этаже высотки недалеко от «Москва-Сити» или в Израиле. В кабинете стало так тихо, что я слышал его дыхание, усиленное невидимыми динамиками. Потом – щелчок, словно выключили звук. Шевеление за стеной, у которой стоял шкаф. Еще один щелчок – и раздвижная дверца, скрывающая бесчисленные ящички, неслышно скользнула в сторону.

В проеме стоял худощавый мужчина в черном костюме. Вживую он выглядел хуже, чем на фото: кожа пергаментная, губы бескровные. Когда глаза его остановились на шрамах у меня на шее, холод пробрал до самого позвоночника. Ощущение было такое, точно он разом считал все, что произошло два года назад. И, считав, перевел на меня немигающий питоний взгляд.

– Приветствую, – сказал Аскольд Мирин и шагнул на свет.

Я снова пожалел, что «глок» остался дома.

– И тебе не хворать. – Я хотел встать, но потом решил остаться в кресле. – У тебя там Нарния, что ли?

Он неспешно подошел к столу и опустил на него руку с черной печаткой на пальце.

– Я вышел. Что за покойник?

От него пахло не то благовониями, не то какими-то аромамаслами. Ладан? Лет десять уже в церкви не был.

Я достал из внутреннего кармана куртки телефон в целлофановом пакете и бросил на стол. Мирин мельком глянул на него.

– Что это?

– А ты не знаешь?

– Нет.

– То есть ты не искал в морге парня с татуировкой, не снимал с него кожу, не оборачивал телефон и не подкидывал его Вере?

Только проговорив все вслух, я понял, как бредово это звучит.

Одна бровь у Мирина поднялась, вторая осталась неподвижна, как и часть лица.

– Кто-то подкинул это Вере? – Длинные пальцы замерли над целлофаном, но так и не коснулись.

– Ну.

Он прикрыл глаза, а пальцы растопырил, как коршун – костлявую лапу. У меня заложило уши от наступившей тишины, как бывает, когда резко уходишь под воду. Я сглотнул. Мирин вздрогнул, сжался, втянул голову в плечи. Потом открыл свои демонические глаза и невидяще уставился в зеркало на стене.

– Вам надо уходить, – сказал он.

– В смысле?

– Вам с ней надо уходить. Скоро будет поздно. – Он повернул ко мне свое мертвенно-бледное лицо. – Времени осталось мало. У вас обоих.

Глава 12

Вера

Вторая ночь у мамы выдалась тяжелой – собираясь накануне, я забыла положить снотворное. В итоге добрых два часа промаялась без сна, а когда все-таки заснула, увидела женщину в алом бархатном платье и стальными пластинами на руках. Лицо ее скрывали белые волосы, пальцы были длинные и тонкие, и этими тонкими пальцами она яростно пыталась содрать с себя пластины. Безуспешно. Тогда она попыталась сорвать платье, но вместо треска, какой бывает от рвущейся ткани, я услышала противное влажное чавканье – бархат стек к ее ногам густой кроваво-красной жидкостью.

«Нет, нет!» – зарычала девушка, вскинув изможденное, страшно похожее на мое лицо.

– Нет! – повторила я и проснулась, бессильно уставившись в потолок.

Сколько еще это продлится? Быть Девой – не быть Девой. Принять силу – не принять силу. Признать, что все было напрасно: и смерть Тёмы, и две чудовищные зимы…

– Вера, ты встала? – Мама без стука заглянула в комнату. – Я ухожу.

В щель протиснулся Наум и недовольно мявкнул. На его языке это означало «Где мой завтрак, человек?».

– Встаю.

– Будешь работать?

Я взяла с тумбочки мобильник. От Антона ничего – ни звонков, ни сообщений.

Я спустила ноги с кровати.

– Поеду домой.

– А что, потоп уже устранили? – оставив дверь открытой, мама углубилась в коридор и оттуда продолжила: – Я вообще считаю, что это к лучшему. Вернешься в родительский дом.

Ночнушка с Сейлор Мун внезапно стала тесной.