Месть Осени

Никита поднял веснушчатое лицо – юное, по-детски округлое, с доверчивыми голубыми глазами. Я сглотнула, отчетливо видя, как от его груди к Лёше протянулась слабо мерцающая золотая нить. Краска стремительно сходила с некогда румяных щек.

«Так нельзя!» – тихонько пищала часть меня. А другая смотрела на вытекающую жизнь спокойно и ясно.

«Он сам виноват».

Ну нет! Нельзя убивать одного, чтобы жил другой.

Я схватилась за нить и дернула – острая боль впилась в пальцы. Ощущение было такое, словно я вцепилась в оголенный провод.

– Не смей! – рявкнула Юля.

Но я не разжимала кулак, наблюдая, как из золотой нить сперва становится голубоватой, а затем и вовсе блекнет.

Никита закашлялся, а Лёша вдруг слабо пошевелился. Открыл глаза.

– Юля? – спросил он, и я шумно выдохнула. Юля быстро провела рукой по его щеке, потрогала лоб, точно проверяла температуру. – Что ты здесь делаешь? Где Вера?

От облегчения я чуть не осела рядом с бедным Никитой. Но вместо этого кое-как доковыляла до соседнего дивана и рухнула на него, наблюдая, как Лёша осторожно пожимает Юлины руки.

В голове один вопрос наскакивал на другой, усталость была такая, что хотелось лечь прямо на плитку в разводах от колы. Что я только что сделала? Откуда появилась Юля? Она действительно готова была убить этого мальчика, лишь бы Лёша ожил?

Ладонь горела, но я не смотрела на нее, чтобы не ужасаться ране – или что там осталось от нити.

Никита тяжело поднялся. На фотоаппарат он даже не взглянул.

– Никита, – небрежно позвала Юля и, цокая каблуками, отошла от дивана. В приглушенном электрическом свете она казалась вылитой Барби. – Иди домой.

– Как скажете.

Еле переставляя ноги, он побрел в сторону лестницы. Юля подхватила с пола свою элегантную сумочку и повернулась ко мне.

– Я скажу это один раз, Вера. – Каждое слово резало воздух, как заточенный нож. – Лёша – мой. Он отдал мне свое сердце, сделав Девой. Только мне решать, когда оно остановится. И запомни: я всегда – всегда! – знаю, где он. – Вокруг ее опущенных рук начало собираться золотое сияние, похожее на сонм мерцающих светлячков. – Я знаю, когда вмешаться, чтобы его случайно не заморозила глупая. Неопытная. Непредусмотрительная. Девчонка. – Последнее слово она выплюнула с таким презрением, что я наверняка бы обиделась, останься у меня на это силы. – Надеюсь, ты поняла меня.

Сияющий шар оторвался от ее рук и врезался мне в грудь. Чувство было такое, будто в меня кинули кусочек солнца. Я невольно выдохнула, ощущая, что могу заморозить это солнце, если захочу.

Но я не хотела.

– Юля, – слабо позвал Лёша.

На нас уже во все глаза пялился кассир и, судя по виду, вот-вот собирался позвать охрану.

– Она не… – Узкая ладонь взметнулась в воздух, и Лёша замолчал.

Юля подошла ко мне. Голубые глаза с аккуратными стрелками смотрели высокомерно.

– Ты поняла меня, Вера? – сухо повторила она. Холод внутри меня ринулся ей навстречу, но я успела его сдержать. Ледяные иглы больно закололи кожу.

Она права. Я чуть не убила Лёшу. А она спасла.

– Поняла.

Кассир на заднем плане решительно зашагал к нам. Юля едва смерила его взглядом.

– Остынь, мальчик. – Покачивая бедрами, она неспешно двинулась к лестнице. Лёша поспешил за ней, хотя видно было, что ноги его едва слушаются. – Возвращайся к работе.

Зависнув на месте, кассир развернулся и, как марионетка, побрел к своей стойке. Из динамиков под потолком заиграла очередная реклама. Я наконец опустила взгляд на ладони – на них не было ни царапины.

Антон

Я стоял перед стеклянными дверями с надписью «Деловой центр». В переулке за моей спиной неторопливо прохаживались гуляки в ожидании длинной ночи. Пока шел, я насчитал в закоулках дворов два ночных клуба и один бар.

Я ждал весь день, чтобы проверить версию, которая не давала мне покоя. По ней Мирин зарулил в ближайший морг, нашел там человека с татуировкой, как у Тёмы, и позаимствовал у него кусок кожи. За ночь я просмотрел все выпуски «Черной белой магии». В одном этот недоволшебник прямым текстом заявил, что ходит в морги снимать с покойников личные вещи типа нательного креста. А еще – забрать марли, которыми их обмывают, платки, в которые рыдают безутешные родственники, и употребить на «благое дело». Он так и сказал: «благое дело».

Больной человек.

Я шагнул вперед, и двери разъехались. Стойка охранника, больше похожая на ресепшен в дорогом отеле, пустовала. Я достал фонарик, посветил на высокие колонны в духе античности и зеркальные потолки. Выглядело, как будто сюда свалили все, что хоть как-то ассоциировалось с роскошью, да так и оставили.

На сайте Мирина значилось, что его офис на третьем этаже. У винтовой лестницы в углу холла даже висела блестящая табличка-указатель с серебристыми буквами. Странно, что не с золотыми.

Я поднялся. Похоже, весь этаж был отдан под офис мага. Пустая приемная больше походила на предбанник пафосного клуба: по стенам тянулась красная подсветка, столешницы из белого мрамора блестели в кровавых отсветах. Я задрал голову, посветил фонариком, вглядываясь в углы. Камер, похоже, не было.