Месть палача

Стражники «сббиро» тут же бросились к «гостю» дворца дожа. Мгновенно, со знанием дела они выполнили приказ главы республики святого Марка. Впрочем, Гудо не сделал ни единого движения.

– Вот и славно. Хорошо.

Теперь дож подошел вплотную к своему пленнику и в силу каких-то внутренних причин сбросил с его головы капюшон.

– Все верно. Все точно. Все, о чем и говорил мне покойный папа Климент. Все, о чем и сейчас настаивает нынешний папа римский Иннокентий. И тот и другой будут рыдать от милости Господней, моею рукою переданную им. Жаль только папа Климент не узрит. Но ничего. Там! На небесах ему сообщать ангелы – его главная мечта сбылась! «Синий дьявол» в руках апостольской церкви! И это я, дож Марино Фальеро, выполнил миссию, завещанную мне и папе Иннокентию покойным папой Климентом и всей католической церковью. Славный день сегодня. От всего сердца и всей души благодарю тебя, Абеле Джонаро, за столь щедрый подарок в столь печальный для Венеции день. Странно. Печальный день суда над горе флотоводцами, погубившими наш флот[308], а я должен быть в праздничных одеждах. Ах, как тяжелы эти золотые одеяния дожа! Ах, как тяжела сама жизнь дожа!

Ты думаешь, «синий дьявол», так уж радостно быть дожем? Я роскошно одетый узник в собственном дворце. Мне, человеку, которому вручили государственные и королевские регалии, не позволяют вести собственную переписку с друзьями, семьей и сильными мира сего. Мне не позволительно иметь земельную собственность вне Венеции. А мне так нравился тот божественный кусок земли под названием Валь Марино у подножия Альп. Мне подарил его император Карл за труды и мудрость, которыми я отличился во время разбирательства очередных претензий венгров на Далмацию. Император посвятил меня к тому же еще в рыцари! А теперь у меня есть «корно» на седой голове и сотни соглядатаев, что следят за каждым моим шагом и каждым словом. О чем и доносят Совету Десяти. Тому же присутствующему здесь умнику Абеле Дженаро. А когда Господь позовет меня в сады Эдема, тот же Совет устроит суд над моим усопшим телом и будут оценивать каждое совершенное мной за жизнь деяние. Только ничего грешного и предательского они не выявят. Я всю жизнь был предан Венеции и нашей католической церкви. И когда в молодости состоял в Совете Десяти и придушил бунт Баймонте Тьеполи, спасая Венецию от заговора, и когда командовал флотом в Черном море, и когда был подестом Кьоджи, Падуи и Тревизо. Еще совсем недавно, в свои многие семьдесят шесть лет я был послом Венеции при папском дворе в Авиньоне. Каков славный и героический жизненный путь! Верно, «синий дьявол»? Молчишь? Молчи. А я тебе скажу. Этот путь не завершиться даже после того, как я передам тебя со всеми твоими грехами папе Иннокентию. Венеция будет гордиться мною, как самым честным и деятельным дожем за все времена ее существования.

– Мы заключили другой договор, – глухо промолвил Гудо.

Дож тут же громко рассмеялся на эти слова:

– С кем и о чем? С дьяволом? Ах, прости, Абеле Дженаро… Может, ты какой-либо договор здесь и сейчас учинил самолично? – сказал с ударением на слове «ты».

– Мой дож, – сжал губы один из глав Совета Десяти, – мне кажется, это весьма важный и выгодный договор. Тайны тамплиеров на женщину этого человека…

– И клятва не преследовать меня и мою семью, – подал тут же голос Гудо.

Марино Фальеро вновь громко рассмеялся:

– Тайны тамплиеров, женщина, клятвы… От тебя ли я это слышу, умник Абеле Дженеро. Спустите этого «синего дьявола» в подземелья дворца! Там он поведает все тайны ему известные. И ты поверь, сын дьявола, ты все расскажешь, когда за тебя примется палач. Равного такому палачу в мире больше нет. Ты все поведаешь на пользу Венеции, а потом это же повторишь и при папе Иннокентии.

– Это не в интересах Венеции! – ледяным голосом промолвил Абеле Дженаро.

– Это мне решать! – вспыхнул дож. – Много воли себе взяли Абеле Дженаро и тебе подобные. Ты представь себе, «синий дьявол», они запрещают моей жене заключать контракты, иметь долги и принимать подарки. И при этом они требуют, чтобы моя догаресса* (жена дожа) имела дорогое платье, которое на ней хорошо сидит и при официальных встречах не произносила ни слова. Это моя-то юная, прекрасная и умнейшая жена! Как вы все мне надоели!

В гневе дож бросился за дверь. Но тут же старик вернулся, и, уже успокоившись, строго велел:

– «Синего дьявола» в темницу дворца! И крепкую стражу к нему! Самую крепкую и надежную!

* * *

Даже в самых жутких и глубоких темницах подземелья Правды был источник света. Крохотный лепесток огня, в надежно защищенном от страдальца светильнике, жил, питаемый щедро отпускаемым мэтром Гальчини драгоценным маслом, чтобы давать надежду попавшему в этот земной ад.

«Человек без надежды – мертвец. Такой, мне неинтересен. С таким скучно. Такой человек не годится ни для моих опытов, ни для пыток, ни для казни», – так говорил философ и палач мэтр Гальчини.