Месть. Проклятие дракона

— Пусти, — сипло дыша и высоко вздымая грудь, рыкнула Ли, отчаянно дернувшись из его захвата. — Не прикасайся ко мне!

— Это я… Это был алтарь Синтов… — ошеломленно пророкотал Касс, подняв на Ли полубезумный взгляд зеленых глаз.

— А ты не знал? — с яростью крикнула Оливия, сверкая затопленными гневом и непролитыми слезами глазами. — Ты не видел, в чей храм ты пришел?!

Касс судорожно сглотнул и, тяжело проехавшись пятерней по лицу, хрипло произнес:

— Я тогда плохо соображал, что делал. Я плохо помню нюансы.

— Ты плохо помнишь!? — задохнулась Ли. — Ты плохо помнишь??? — в ее голосе появились истеричные нотки. С размаху она ударила Касса ладонью по лицу. — Зато я хорошо помню! — глотая слезы, она снова размахнулась, влепив герцогу увесистую пощечину. — Я хорошо помню. Я все помню… — девушка занесла руку для очередного удара, и Касс, мгновенно поймав ее, резко потянул на себя, заключив Оливию в свои крепкие объятья.

— Я помню… — билась она в его сильных руках. — Я помню, — всхлипывала охотница, пытаясь вырваться из стальных тисков мужа, но чем сильнее она вырывалась, тем крепче он прижимал ее к себе, вдавливая почти до боли в свое тело.

Устав от этой бесполезной борьбы, Ли безвольно обмякла, судорожно вздрагивая от душивших ее рыданий. Неожиданно к её макушке прикоснулись горячие губы мужчины, и кожу обожгло его прерывистое, тяжелое дыхание:

— Прости меня, — хриплый, неузнаваемый голос прозвучал в тишине так чужеродно и неуместно.

Ли подняла голову, не веря тому, что услышала, наткнувшись взглядом на искаженное мукой лицо герцога. Тяжелая ладонь легла ей на голову, и вдруг, совершенно несоизмеримо осторожно своей грубой силе, ласково погладила.

— Прости, — прошептали его губы.

На глаза Ли вновь набежали слезы, и лицо мужчины расплылось в сверкающей призме, теряя резкость.

— Нет, — обронила Оливия, чувствуя, как руки Ястреба разжимаются, выпуская ее из своего захвата. — Нет, — чуть громче произнесла она, отрицательно качнув головой.

Касс сделал шаг назад, болезненно-отчаянно глядя на Оливию. Она упрямо вздернула подбородок, гордо выпрямилась и снова непримиримо произнесла:

— Нет.

Опустив глаза, Касс медленно развернулся и покинул комнату, оставив девушку в одиночестве.

Ли бессильно прикрыла веки, восстанавливая сбившееся дыхание. Сердце колотилось, как сумасшедшее, руки дрожали, и в голове до сих пор эхом звучало его 'прости'.

— Нет! — Оливия зажала уши руками, не желая слышать навязчиво преследующего ее шепота. — Нет, — снова повторила она. — Раннагарр тебя забери, Ястреб. Нет!

Она покинула его комнату и, поднявшись на негнущихся ногах наверх, поплелась в купальню. Заткнув кулаком рот, чтобы не разбудить Лэйна, девушка беззвучно плакала, прокручивая в голове вновь и вновь произошедший с Ястребом разговор.

…Прости…

Как будто его 'прости' что-то меняло или как будто что-то меняло осознание того, что он заклеймил ее не специально. Хотя все эти годы она считала эту метку его местью, позорным клеймом, обрекающим ее на вечное одиночество.

Она мало что знала о ее предназначении. То, что успел рассказать о связи 'синта' Роан, влюбленная Оливия слушала вполуха, и так и не поняла, зачем жених привел ее тогда в храм и что собирался с ней сделать. Он сбивчиво и разгоряченно говорил о возвращении какой-то древней силы рода, уверяя, что связь «синта» должна пробудить ту самую силу, и что благодаря этому их семья вернет себе былое величие и славу, став на одну ступень с могущественнейшими магами и эрлами этого мира. А потом прибежали его люди, доложив, что к замку приближается вооруженный отряд, и Роан, спрятав ее за алтарь, приказал сидеть там и не высовываться, пока он за ней не вернется.

Он не вернулся…

Вместо него в храм пришел зеленоглазый незнакомец. Мрачный, суровый, пугающий до дрожи в коленках. Глупая… Она сама выбежала ему навстречу, услышав приближающиеся шаги. Она думала, что это Роан.

Думала…

А после того, как он ушел, она думала: лучше бы он ее убил!

Когда черный камень под ней стал светиться и тело стал расписывать тонкий алый узор. Кровавые нити ползли по ней, словно змеи, вспарывали плоть, въедались под кожу, доводили до состояния помешательства. А потом появилась метка — алая, как кровь, обжигающая, словно огонь, и еще было дикое желание содрать ее с мясом, чтобы не чувствовать разрывающую Оливию изнутри боль, ломающую кости, выворачивающую хребет, вытягивающую жилы, превращающую ее в чудовище.

А дальше она ничего не помнила — только серый обрыв и бесконечное падение в пропасть.

Измученная и обессилевшая, Оливия еле доползла до кровати. Прижавшись к безмятежно спящему Лэйну, девушка коснулась губами пушистых, пахнущих ромашковым мылом волос мальчика, растворяясь в обволакивающих ее теплоте и нежности, исходящих от ребенка. Лэйн заворочался в постели, забросив на девушку руку, крепко обнимая ее во сне. Ли улыбнулась. Странное дело: прикосновения мальчика давали ощущение покоя и счастья, убирали тревогу и боль, снимали напряжение и усталость.