Ничего не изменилось с того момента, как Касс был здесь в прошлый раз. По крайне мере, герцогу так показалась. Пол убогой хижины все так же был усыпан белыми обглоданными рыбьими костями, а безмолвно сидящая у костра лохматая старуха больше походила на восставшего из болота упыря, чем на живого человека.
— Хорошшш, — не поворачивая головы, прошипела вдруг ведьма, и от ее жуткого каркающего смеха под потолком засуетились и зашуршали проснувшиеся летучие мыши. — Я смотрю, ты не только свою винн эль корро потерял, а еще и портки, — оскалилась Гаррхалла и, зачерпнув рукой горсть костей, ловко бросила их в пылающий огонь.
У Касса возникло нелепое желание провалиться под пол или быстро прикрыться чем-нибудь, и в тот момент, когда он собрался развернуться и выйти, старуха резко бросила в него очередной горстью костей, которые, осыпавшись на его плечах серой шелестящей пылью, превратились в свободную, длиной до колен, рубаху.
— Ну, так-то оно лучше, — прокряхтела ведьма, указывая Кассу костлявой рукой на пол напротив себя. — Зачем пожаловал, хозяин теней? — мерно раскачиваясь взад-вперед, полюбопытствовала ведьма.
— Ты ведь знаешь — зачем, — Касс поставил возле старухи мешок с рыбой и, скрестив ноги, сел рядом.
— Я-то знаю, — Гаррхалла повернула к Ястребу свое иссушенное, как старый пергамент, лицо, вперившись в него льдисто-стеклянным взглядом своих невидящих глаз. — Плохо, что ты еще этого не понял, — крючковатый, с длинным загнутым ногтем палец возник перед Кассэлем, как знак вопроса. — Зачем она тебе?
Риторический вопрос загнал герцога в угол: он понимал, что старуха говорит об Оливии, но совершенно не знал, что должен ответить. А вернее, у него и не было ответа на этот вопрос. Удивительно, но он действительно толком не мог определиться, зачем же он пытается найти свою жену.
— Ей грозит опасность, — наконец выдавил он из себя.
— Неверный ответ, — раздраженно фыркнула Гаррхалла. — Зачем огонь сердцу дракона, если он не знает, что с ним делать? Я ведь тебя предупреждала, хозяин теней, а ты меня не услышал. Сердце дракона не может жить без света и огня, оно погибнет, остановится с первым восходом солнца спустя один земной оборот. И вместе с ним погибнешь и ты.
Касс понуро опустил голову и протянул к костру руки в попытке немного согреться, потому что сырой озноб пробирал до мозга костей.
— Тепло? — усмехнулась ведьма. — А так? — пламя внезапно вырвалось из круга, словно в него плеснули чашку вина, больно опалив Кассу ладони. — Огонь может спасти и согреть, сохранить жизнь и прогнать тьму, а может изранить, искалечить, сжечь дотла, оставив после себя лишь выжженную пустыню да черные головешки, — колдунья взмахнула рваными затрепанными рукавами, и рыбьи кости закрутились вокруг костра белым смерчем, а затем воющая стена огня полыхнула слепящим алым заревом.
Жаркие извивающиеся языки, как изголодавшийся дикий зверь, набросились на обшарпанные старые стены, слизывая паутину, связки засушенных растений, грязную ветошь, жадно впиваясь в растрескавшуюся темную древесину.
Кассэль, не смея пошевелиться, зачаровано смотрел, как обугливаются бревна, исчезая в бездонной огненной глотке, сгорают заживо летучие мыши, падая на пол вместе с тлеющими балками, как вспыхивает, словно масляный факел, тело колдуньи, превращаясь в искореженную черную мумию.
Обезумевшее пламя истошно ухнуло, взлетело вверх, обдав лицо нестерпимым жаром, и вот уже теплый белесый пепел тонкими хлопьями с сухим шелестом осыпается на голову и плечи сидящего посреди пепелища мужчины. Яркий ослепляющий свет затопил все пространство вокруг, заставив Касса поневоле зажмуриться.
— Kethavel, nin ore!* (Кесавель, сердце мое)*, - Касс вздрогнул, и упругий комок больно сдавил гортань, перекрыв доступ воздуха в легкие. В абсолютно белом поле, окружавшем его со всех сторон, голос Эории зазвучал, как дуновение ветра.
Она сидела перед ним, овеянная нимбом серебристого света, и точки-пылинки яркими поблескивающими искорками кружились над ее белокурой головой. Удивительная улыбка коснулась нежных губ женщины, озаряя ее лицо добротой и легкой грустью.
— Эория? — Касс протянул дрожащую руку, желая дотронуться до погибшей жены, но она, вдруг сложив ладошки лодочкой, поднесла их к лицу, легонько подула, и между ними загорелся мягкий золотистый свет.
— Береги его, — Эория раскрыла ладонь, передавая Кассу тонкий пылающий лепесток.
Умиротворяющая волна нежности прокатилось по всему тему Черного Ястреба, свернувшись в груди жарким пульсирующим клубком. И сердце вдруг замерло в сладком томлении, согретое теплотой хрупкого, испуганно трепещущего огонька и струящейся из него бесконечной любовью.