Месть прошлого

Лоэзия опустила глаза. Да, может быть, харен и скрыл, но её похищение обсуждал бы весь город. До Майяри бы всё равно дошло. А раз не дошло, значит, не обсуждают. Значит, отец скрыл, боясь позора для семьи. Жизнь она плохо знала, но вот своего отца хорошо. Лоэзия отвернулась, украдкой вытерла заслезившиеся глаза и слабо улыбнулась Майяри.

– Хочешь пить? Может, есть?

От упоминания о еде Майяри сразу затошнило, и она поспешила отмахнуться, а затем и попыталась встать. Комната закачалась как лодка и накренилась сперва на «правый борт», потом на «левый». Лоэзия поднырнула под руку заваливающейся девушки, обхватила её за талию и помогла выпрямиться.

– Ты бы лучше полежала, – с укором протянула она.

– Потом… – сцепив зубы, Майяри мужественно боролась с тошнотой. – Выведи меня отсюда.

– Куда? – удивилась Лоэзия. – Здесь только две комнаты… и чердак. Но туда нельзя! Господин тёмный запретил.

– А где сам дом находится?

– В лесу, я в окно видела. Выходить он не разрешает и как-то так всё запирает, что я выйти и не могу.

Майяри даже уже поняла, почему выйти-то и не получится. Распустила силы и наткнулась на стандартный барьер хаги, только очень сильный. Она попробовала его пробить, без энтузиазма правда, но он гибко прогнулся и выстоял. Боги с ним, потом разберётся. Уйти раньше, чем повидается с братом, Майяри всё равно не собиралась, хотя сердце разрывало беспокойство за господина Ранхаша. Она утешала себя, что у него есть господин Шидай, а вот с Ёрделом и его положением по жизни совсем ничего не понятно.

– Давай выйдем и посмотрим, что в другой комнате.

Лоэзия не стала спорить и помогла ей добраться до двери и пройти в общую комнату. Там она усадила Майяри на табурет, а сама бросилась к затухающей печи и осторожно доложила в её зев пару поленьев. Осмотревшись, Майяри отметила крайнюю убогость. Домик давно пришёл в обветшание и выглядел лишь немногим лучше того, в котором она жила на Гава-Ыйских болотах. В полах зияли широкие щели, из которых почему-то поднимался тонкий пар, стены почернели и даже на вид казались сырыми, а печь была собрана настолько неумело, что в её боках сквозь дыры виднелись языки пламени. Девушка рассмотрела на камнях символы хаги и предположила, что так брат борется с дымом. Чистота в комнате была очень относительная: полы тщательно выметены, а вот паутина по углам висела как мох. Лоэзия тем временем с воодушевлением хозяйничала – появлению Майяри она была очень рада, а то страшно быть здесь совсем одной, – накрыла стол перед девушкой куском ткани, поставила перед ней кружку и наполнила молоком.

– Это господин приносит, – со смущением ответила девушка на удивление Майяри. – Он почему-то всегда его приносит и хмурится, если я отказываюсь пить. А хмурится он очень страшно!

На самом деле не так чтобы уж страшно, но Лоэзию пугало любое проявление недовольства с его стороны.

– Что это? – Майяри с интересом взглянула на книгу, которую в полумраке сперва приняла за чёрный потрёпанный короб.

– Это господина. Он иногда читает… немного. Кажется, он учится чтению.

Ёрдел? Брови Майяри удивлённо приподнялись. Зачем ему учиться делать то, что он умеет? Или… он забыл?

– Наверное, плохо так говорить, но я очень рада тебя видеть, – Лоэзия смущённо улыбнулся. – Я здесь почти всегда одна и даже развлечься нечем. Книжка здесь, – потрёпанный томик почему-то удостоился неодобрительного взгляда, – и та одна.

– А… этот господин?

– Он почти не говорит, а если говорит, то как-то странно. Ну, мне сложно его понять. Он что-то скажет, а я сижу и думаю, что он имел в виду. И вроде додумываюсь, но мне постоянно кажется, что я ошибаюсь.

Одна мысль, что Ёрдел разговаривает, жутко взволновала Майяри. Она не слышала голоса брата двадцать лет. Двадцать лет он был мёртв! А теперь появился опять. Живой, говорящий, думающий… взрослый. Девушка сглотнула, припомнив слова харена:

«Прошло двадцать лет. Двадцать. Он больше не тот брат, которого ты знала».

Ёрдел действительно мог измениться так сильно, что в его жизни больше не найдётся места для неё. Он стал… тёмным. А тёмные хаги рано или поздно сходят с ума. А может, ему и не надо было сходить с ума? Может, он уже был сумасшедшим? После казни. Ведь она до сих пор не могла понять, как он сумел выжить. Да, она несколько лет наивно верила, что он выжил, но потом всё же признала, что это почти невозможно.

Но он жив.

И как он выжил?

– Когда он обычно возвращается?

– Вечерами. Приносит что-нибудь поесть, спрашивает о самочувствии и уходит на чердак. Иногда сидит и читает.

– Чердак? – Майяри заинтересованно посмотрела на кривую, не внушающую доверия лестницу.

– Туда нельзя! – тут же вскинулась Лоэзия. – Он запретил.

– А мы ненадолго, – Майяри с трудом поднялась и шагнула к лестнице.

– Там всё равно закрыто! – крикнула ей вслед Лоэзия и покраснела, сообразив, что выдала собственное любопытство. Ну откуда ей ещё знать, что дверь закрыта?