Месть самураев (трилогия)

Акинобу и Баттусай долго очищали глаза от песка, который швырнул им в лицо ловкий Гэндзабуро. Баттусай при этом ругался самым черными словами:

– Ах, ты симатта! Ах, ты куриное дерьмо!

– Можете меня убить! – твердо произнес Гэндзабуро и сложил руки на груди. – Я больше ничего не скажу!

– Не говори, – согласился Натабура. – Только капитан Го-Данго давно нас ждет. Он вызвал нас с острова Миядзима. Вот мы и пришли.

Гэндзабуро лишь неопределенно пожал плечами и гордо отвернулся. Тогда Натабура сказал:

– У твоего господина шрам через правую часть лица. Веко разрублено. Волосы у него рыжие, а сам он такой огромный, что не всякая лошадь снесет его. Его жену зовут Тамуэ-сан. Цвет волос у нее рыжий. Его сын – Каймон. Он тоже рыжий. Ну? – просительно добавил он.

– А зачем вы пришли?! – с подозрением спросил тогда Гэндзабуро.

– Кими мо, ками дзо! – не выдержал Натабура. – Сколько можно пытать?!

– Хватит валять дурака! – снова не удержался Баттусай и даже замахнулся. В руке его блеснул тэкко. – Веди нас к своему господину!

– Мы пришли затем, чтобы участвовать в восстании, – снова набрался терпения Натабура, невольно загораживая Гэндзабуро от Баттусая.

– Хорошо, – неожиданно согласился Гэндзабуро. – Я отведу вас. Я узнал его, – он показал на Афра. – Мой господин рассказывал о летающей собаке. А о вас не рассказывал.

– Ладно, – с облегчением кивнул Натабура. – Веди. Только не сбеги.

– Не сбегу… о вас он тоже один раз говорил, – признался Гэндзабуро. – Мол, деретесь, как Бог, мечом. Один раз его по пьянке тоже задели.

– Ну, положим, не по пьянке, – заметил Натабура и вспомнил ночной бой, в котором капитан Го-Данго разворотил полдома, пока его не угомонили.

– Так что ж ты нас пытаешь?! – удивился Акинобу.

– Мало ли что… – жалобно шмыгнул носом Гэндзабуро, – я вас не знаю, может, вы, цукасано гэ.

– Ты что, думаешь, что мы предатели? – возмутился Баттусай. – Ах ты, гад!

– Мой господин болен. Ему покой нужен, – с жалостливыми нотками в голосе добавил Гэндзабуро.

– Вот мы и вылечим твоего господина, – с облегчением поднялся Акинобу. – Пойдем, а то светает.

Действительно, небо на востоке из черного превратилось с темно-голубое, а река на Слиянии, напротив, потемнела и, казалось, стала шире, хотя куда уже шире – противоположного берега видно не было, только в отдалении чернели скалы Запретного острова, поросшего редкими соснами.

– Хозяин меня послал проверить, может, кто живой остался, – наконец объяснил Гэндзабуро, когда они ступили под низкий свод пещеры.

Из ниши в стене он достал толстую свечу, зажег ее, и они пошли куда-то вглубь берега. Миновали ряд разгромленных келий, скудные пожитки и утварь которых арабуру выкинули наружу.

– Конечно, он упоминал и о великом учителе, – признался Гэндзабуро.

– А что ж ты молчал? Кими мо, ками дзо! – возмутился Натабура, наконец разглядев лицо Гэндзабуро.

Он походил на рано состарившегося подростка. Только черные волосы говорили о его настоящем возрасте.

– Мне велено было только посмотреть. А о вас он ничего не говорил.

– Узнаю капитана.

– Он всегда бдит, – похвастался Гэндзабуро.

– Может, он устал ждать?

– Может, и устал, – покорно согласился Гэндзабуро.

В нишах лежали мумии монахов – маленькие, почерневшие, со сложенными руками, похожими на гусиные лапки. Кое-где горели вечные лампады.

Когда по расчетам Натабуры они углубились в берег примерно на расстояние один сато, белый известняк сменился черным камнем. И они ступили под огромный свод подземного храма. В центре возвышалась статуя Будды. Похоже, арабуру сюда не добрались, потому что в крохотных нишах тоже горели свечи и пахло благовонными палочками.

Гэндзабуро поколдовал в углу храма, и вдруг Будда сдвинулся с места, а под ними открылся ход с лестницей, оттуда тянуло запахом реки.

Глава 6. Самая большая тайна Нихон

Язаки и Ваноути тащились, проклиная весь белый свет, по одной из улиц столицы. Как всегда, все тяготы, что послала судьба, легли на плечи бедного Язаки, и этой тяжестью на сей раз оказался старший черт Майяпан. Мало того, что он был в стельку пьян, так еще и покрыт ранами, как лев, победивший в смертельной схватке. Ранен был и сам Язаки, но не очень серьезно – в зад, и не чем-нибудь, а осколками бутылки, на которые он от испуга сел, когда в притон «Уда» ворвались разъяренные завсегдатаи. Как ни странно, повезло одному Ваноути – он не получил даже царапины, чем ужасно гордился, напевая под нос: «Блеснет ли мне ответный луч твоей любви?.. ля-ля, ля-ля…»

– Держи этого силача крепче! – приказывал Язаки Ваноути.

Дед тут же подпрягался, а через мгновение снова все перекладывал на слабые плечи Язаки, и Майяпан повисел на нем, как мокрая тряпка на заборе.

Язаки потел, кряхтел, но тащил, а вот куда, он и сам не знал – главное, подальше от притона «Уда», а потом хоть трава не расти, рассуждал Язаки, даже не имея возможности смахнуть пот со лба. Пот заливал глаза и щипал сверх меры, скатывался на кончик носа и оставлял на земле дорожку, которая тут же высыхала под горячим солнцем.