Месть сыновей викинга

– Гэлам не нужны корабли, – бросил ему через плечо Ивар Бескостный, – они атаковали насыпь с западной стороны.

– Почему ты уверен в этом?

Рыжебородый ярл удалился хромая, не дав ответа. Олав Белый пребывал в нерешительности. Потом он заметил меня.

– Оставайся здесь, – приказал он и вложил в мою руку сигнальный рог. – Если овцеводы переправятся через реку, что есть силы дуй в этот чертов рог. Понял?

Я кивнул и остался на набережной в полном одиночестве, так как Олав Белый последовал за другими воинами, которые уже наполовину скрылись между домами. Очутившись в полной тишине, я почувствовал себя неуверенно. Разве сквозь шум битвы у западных ворот кто-нибудь услышит звук рога? И если нет, что я один могу сделать с атакующими?

Мои сомнения блекли в сравнении с важностью задания, порученного мне ярлом Дюфлина. Одной рукой я схватил копье, второй – изогнутый костяной рог и встал спиной к городскому ограждению, откуда открывался прекрасный обзор гавани и стоявших там кораблей. Все было спокойно. Лишь с запада доносились крики и вопли.

Когда я по прошествии многих лет думаю о сумбурных событиях того вечера, радуюсь, что не поделился с Иваром Бескостным своими догадками о личности предателя. Я стал сомневаться: было ли произошедшее результатом тщательного планирования, как мне поначалу казалось, или это цепочка совпадений? Я почти убедил себя в последнем, как вдруг отблеск лунного света в металлическом шлеме расставил все по местам: инстинкт меня не подвел.

Через отверстие в насыпи, окружающей город, осторожно прошмыгнул человек и направился к гавани. На нем была надета кожаная куртка поверх шерстяной рубахи, на голове красовался шлем. Это был караульный, который пришел в зал, чтобы предупредить викингов о нападении гэлов. Его комплекция характеризовалась, как выразился бы Ярвис, некоторой физической избыточностью. Он положил копье, выискал корабль помельче и принялся отшвартовывать его. В кромешной темноте это занятие поглощало все его внимание. Он остановился, лишь когда почувствовал приставленное к спине острие копья. Медленно выпрямившись, он обернулся.

Он был на полголовы ниже меня. В его глазах, как свеча, горел страх смерти.

– Ты застиг врасплох двух караульных, приставленных к кораблям, – сказал я, – и убил обоих, прежде чем они успели поднять шум. Так что я не стану рисковать.

Я приставил кончик копья к небольшому углублению у него под кадыком и заставил предателя отступить на несколько шагов, чтобы спихнуть его собственное оружие с пристани. Копье с всплеском ушло под воду.

– Ты сбросил тела дозорных в реку и зажег костры, подав гэлам сигнал. Затем побежал в зал и поднял шум. Заманил всех к реке. В разгар суматохи только Олав Белый сохранил способность трезво рассуждать.

Я провел острием копья по его лицу и снял с него шлем, с грохотом упавший на землю.

Теперь можно было увидеть кровоподтек в правой части лба, чуть ниже линии волос. Прошло много месяцев с тех пор, как Рагнар Лодброк запустил скамейку в голову этому малому, и теперь от удара осталась лишь светло-лиловая тень. Дотрагиваться до шишки было еще больно. Именно поэтому он не затягивал под подбородком ремни шлема.

– Ты сакс, – констатировал я. – По имени Эльдфрик. И ты был свидетелем смерти Рагнара Лодброка.

32

Эльдфрик не удивился – скорее, смутился оттого, что давно известная ему истина была разоблачена при столь драматичных обстоятельствах.

– Откуда ты узнал? – спросил он.

– Я беседовал с Эгбертом, – ответил я на скандинавском языке. – Он рассказал, что в юности ты несколько лет плавал на корабле датского торговца и выучил датский язык.

– Торговца? – прошипел Эльдфрик на языке саксов. – Этот ублюдок был настоящим рабовладельцем. Он выманил у меня несколько монет, оставленных моим отцом. Он обучил меня своему языку, чтобы я понимал его ругательства, приковал к веслу на своем корабле и регулярно подстегивал кнутом. Мне удалось сбежать лишь потому, что люди короля схватили его на рынке в Эофорвике, когда он торговал товарами, награбленными на корабле у саксов.

– И с тех пор ты верой и правдой служил Осберту.

– Король взял меня в свой хирд. Он всегда был добр ко мне. Вплоть до того дня, когда объявился Элла, чтобы захватить трон.

Я не мог не обратить внимание на сквозящую во взгляде Эльдфрика ненависть, но теперь он, по крайней мере, не мог отрицать, что понимает скандинавский язык. И я перешел к следующему вопросу.

– Что сказал Рагнар Лодброк перед смертью?

Эльдфрик не стал бы рисковать жизнью, сохраняя в тайне слова мертвеца.

– «Если бы только поросята знали о страданиях старого кабана, – повторил он предсмертные слова Рагнара, – тут же бросились бы ему на помощь и затеяли бы в хлеву битву великую».

Я поразмыслил над значением этой фразы.

– Поросята – сыновья Лодброка, – сказал я, – а старый кабан – сам Рагнар. Хлев – Нортумбрия. Ты понял, что сыновья Рагнара Лодброка решат отомстить за отца и поэтому бежал из города, снова примкнул к Осберту.

– К Осберту?