– Тогда вот вам моя история. – Каток дернулся, сгоняя комара, выругался, погрузившись еще глубже. – Один умник задолжал мне денег. Я выждал срок, пришел забрать долг. Этот козел сначала заявил, что денег у него нет. Он откровенно издевался, потом стал на меня орать, плохо отозвался о моих родственниках. Я все это выслушал. Потом взял молоток, здоровенные такие гвозди, и прибил руки засранца к письменному столу. Он еще что-то орал, брыкался. Тогда я прибил и его ноги. Когда он понял, что я сейчас прибью к столу его причиндалы – быстренько рассказал, где деньги. Я забрал их и уже собирался уходить. Но обернулся, поглядел на прибитого бедолагу, вернулся. Сначала я хотел его освободить – деньги-то я забрал. Но подумал: какого черта? И сначала раздробил ему руки молотком. Потом разбил его морду о письменный прибор – подарочный такой, малахитовый. Потом взял со стола пресс-папье – увесистое такое, с острыми углами. И по башке ему – на, на, на! Бил, пока голова у него не стала мягкой. Устал тогда сильно. Пришел домой – и уснул мгновенно. Спал как младенец. А наутро, под кофеек, – приятные новости по телику: мол, нашли одного негодяя мертвого…
Каток замолчал. Весь рассказ он смаковал, аж причмокивая, под конец как-то сдулся.
– И что ты хотел сказать этим рассказом? – спросил Бука.
– Что не надо меня злить, козлина! – рыкнул Каток.
– Ладно, засчитывается, – сказал парень. – Кошелек, свою историю рассказывать будешь?
– Отстань!
– Тогда моя очередь, – сказал Бука. – Когда я был маленький, то без конца бродил по Зоне. В основном в тех местах, которые хорошо знал, конечно. Я знал Зону, но плохо знал людей. А люди бывают очень злые.
– Да что ты говоришь, – с издевкой прервал его Каток.
– Говорю, что знаю. Такие вот злые люди выкопали яму – прямо у меня на пути, где я обычно гулял. Замаскировали ее рубероидом, присыпали землей – невооруженным взглядом и не увидишь. Хотели поймать какого-то мутанта. То ли для продажи, то ли дома держать вместо пса – мало ли идиотов в мире. Вот я в эту яму и провалился. А яма глубокая, стены с отрицательным наклоном – мне, маленькому, не выбраться. А под ногами крысы кишат – тоже как-то сверху попадали, наверное, под рубероидом пролезали – и вниз. Через какое-то время крысы начинают беспокоиться – жрать хотят. И вот уже на меня поглядывают. Одна полезла, вторая – я их ногами отшвыриваю, но ясное дело – в какой-то момент вся эта толпа на меня бросится. А крысы продолжают набегать и падать. Их уже по колено, и все это шевелится, пищит и норовит цапнуть. Я понимаю: скоро голод их совсем припечет – и тогда мне крышка. А я вдруг вспомнил, как эти твари до запаха крови охочи. И мне, маленькому, приходит в голову мысль, от которой меня самого до сих пор передергивает. Я зубами сам себе перегрызаю вену на запястье. И начинаю этих тварей сверху, как соусом, поливать. Обильно так, густо. Что тут началось! Серые твари про меня в один миг забыли – и давай друг дружку на куски рвать! Как-никак человеческая кровь у них крышу в момент срывает. И сверху все больше и больше крыс мне на голову сыплется. В какой-то момент все прочие крысы на окровавленных накинулись, и в углу ямы эдакая наклонная стена из крысиных спин образовалась. По ним-то, по крысам, я и выбрался наверх, как по лестнице. А в яме еще долго пищали, как резаные, и жрали друг друга.
– Ну, теперь ты поясни, к чему вся эта крысиная блевотина, – с омерзением сказал Каток.
– А вот к чему, – ответил Бука. – Я найду способ отсюда выбраться, а вы, крысы, еще жрать друг друга у меня будете.
История, видимо, не понравилась главарю. Настолько, что он, наплевав на риск утонуть окончательно, нашел в себе силы, чтобы броситься в сторону Буки. Он умудрился вынырнуть на полкорпуса. И даже почти дотянулся до парня. Но тот в последнюю секунду резко подался назад. И сразу ушел в тягучую жижу по самую шею.
Рядом уже хрипел от недостатка воздуха взбешенный Каток, от которого на поверхности оставалась лишь часть лица с носом, раздувающим ноздри и хватающим последние глотки воздуха ртом. При всем при этом он продолжал тянуть руки к парню, которого, видимо, хотел утянуть вместе с собой в пучину вязкой жижи.
Это была агония.
– Завр! – звал Бука. – Где ты, зверюга бесполезная?
От ящера и след простыл. Преданный пес бросился бы за хозяином даже в омут. Холоднокровная тварь выражала преданность лишь в понятных только ей пределах. Ни на что уже особо не надеясь, Бука сам ждал неизбежного финала, который освещала равнодушная Луна, успевшая выползти на переменчивое небо Зоны.
– Развлекаетесь? – прозвучал над головой насмешливый голос.
Могло показаться – голос с Луны. Откуда-то сбоку выехала массивная доска, по ней, медленно ступая, прошли поразительно чистые белые ботинки под белоснежными брюками. В доску уперлась тонкая трость.
– Скульптор… – прошептал Бука.
Трость уверенно постучала в доску.
– Я знал, что снова увижу тебя, Бука, – довольно произнес знакомый голос. – Я знал.
Глава двенадцатая
Всё – по своим местам