Место для нас

Дорогая Флоренс,

уверен, мне не следовало бы писать это письмо. Уверен, это заведет меня в еще большую беду. И все же мне хочется кое-что прояснить.

Я в самом деле сожалею обо всем, что я сделал.

В самом деле.

Я сожалею о том, что разрушил свою карьеру из-за тебя и твоего второсортного мозга. Ты мнишь себя классным специалистом, а на деле и гроша ломаного не стоишь. Как ты получила работу в институте Курто – для меня тайна и загадка. Для меня и для Джорджа. Ты никакой не эксперт в своей области. Ты самый худший ученый, какой только может быть, ты груба и невежественна.

Секс с тобой и то, что я видел тебя раздетой, – одно из самых больших огорчений в моей жизни. Оно того не стоило – и слишком многого мне стоило в итоге.

Теперь, когда суд окончен, я в последний раз прошу оставить меня и Талиту в покое. Я считаю тебя очень странным и депрессивным человеком с уймой проблем. Самая большая из твоих проблем, на мой взгляд, что ты понятия не имеешь о реальной жизни. Я очень жалею о том, что встретился с тобой. Еще сильнее я жалею о том, что мы живем рядом. Кроме того, в свете ужасного судебного разбирательства, будучи сотрудником того института, в штате которого ты состоишь, настоятельно рекомендую тебе обратиться за помощью к психиатру.

С множеством сожалений,

Питер Коннолли

Письмо потянуло руку вниз неимоверным грузом. Флоренс нахмурилась, вспоминая последний вечер в доме Джима в Ислингтоне. Она вспоминала, как грызла пармезан, когда они в последний раз готовили пасту и она чувствовала на себе его взгляд. Его добрые серые глаза, его милое лицо, длинное и худое, и все еще красивое, хотя он и постарел немного.

Взять бы его сейчас за руку и поцеловать. Только разочек.

Ведь все бы устроилось… Теперь, вернувшись сюда, она это ясно понимала, но почти наверняка уже слишком поздно. Флоренс сжала письмо Питера двумя пальцами, гадая, сохранить его или нет.

И тут ей на глаза попалась бутылочка с таблетками, стоявшая на «свадебном» сундучке. Господи, как легко было бы… Мысль пролетела незаметно, почти невесомая мысль, невидимая, но она начала разрастаться. Так выдох превращается в порыв ветра, а потом в бурю. Эффект бабочки.

«Никто не пожалеет. Никто… Папа умер».

Она словно читала список. «Суд. Завтра утром встать и продолжать жить. Дом. Как ужасно я вела себя с Люси, с Биллом, с мамой… Папа умер. Папа умер, он умер, а я не знаю, кто я». Осознание этого уже несколько лет пробивалось к поверхности ее разума, еще до смерти Дэвида. Когда прибыло приглашение на семейный праздник, Флоренс уже почти год размышляла об этом. Или даже больше. Наверное, всю жизнь. И все подозрения, все опасения, все думы вели к этому мгновению, к этому озарению, к этому первому вечеру возвращения сюда, домой. Флоренс с такой силой прикусила язык, что ощутила вкус крови. «Не думай о папе». Она знала, что если будет думать об отце по-настоящему, то расплачется. А если расплачется, ни за что не сделает того, что собралась сделать.

Флоренс не могла понять, долго ли просидела за столиком. На верхнем этаже старинного палаццо было тихо.

Наступил вечер, солнце садилось за крышами соседних домов. Флоренс сидела неподвижно, почти ни о чем не думая. Опять зазвонил телефон, и снова она не стала брать трубку. Мотыльки бились о стекло дверей, ведущих на веранду, по улице стремительно проезжали машины «Скорой помощи».

Через какое-то время, когда стало почти совсем темно, Флоренс встала и подошла к шкафу. Она слышала звук своих шагов и думала о том, как все это странно. Слух, ощущения, вкус. Насколько трудно будет их отключить, отделить от себя?