Место для нас

Квартирка у него была крошечная, окна и ставни нараспашку. Всю ночь с улицы доносились голоса подвыпивших гуляк, разговоры, ссоры и песни. Кэт и не представляла, что так бывает и что ей это так нужно. Организованная и сдержанная, больше всего на света она боялась стать такой, как давно бросившая ее мать – женщина, мало понимавшая, как жить собственной жизнью, убежавшая от всех на край света, чтобы помогать людям, которые жили еще хуже, чем она.

Поначалу Кэт была просто в ужасе, обнаружив, что через три года после переезда в Париж, когда она выстроила свою жизнь так красиво, все вдруг рухнуло как карточный домик. Разве она могла представить себе, что гладкие сильные пальцы Оливье, сжимающие ее груди и скользящие по ее рукам от плеч до кистей, его колено между ее ног, его губы, прикасающиеся к ее шее, и слова, которые он шептал ей на ухо, грязные, гадкие слова, от которых она стонала, – что все это так легко и просто сделает из нее нового человека, а вернее – новую женщину, потому что еще никогда в жизни она не чувствовала себя более женственно, чувственно и сексуально. Остаток того лета запечатлелся в сознании болью между ног, потому что ей хотелось, чтобы Оливье всегда находился внутри. Она стала бледной и худой. Ее сотрудницы были загорелыми после отпусков, моря и солнца, а ее выходные терялись в тумане повторяющихся циклов секса, сна, еды. Кэт возродилась здесь, в Париже, с Оливье. Он не знал ее веснушчатой, угловатой, худенькой девочкой-подростком, которая росла без матери. Он видел ее только той, какой она себя сделала, и он ее любил такую – по крайней мере говорил, что любит, а она любила его за это, хотя постоянно гадала: «Когда же он меня распознает?»

Потом Кэт поймет, каким кратким на самом деле было время ее счастья. К зиме все признаки беды уже были налицо, но она предпочла не обращать на них внимания. Как можно было быть такой тупицей?!

Под Новый год Кэт съехала со своей квартиры и перебралась к Оливье. В две тысячи восьмом съездила домой, на свадьбу Билла. На все хитрые расспросы родни (особенно усердствовала Люси) насчет таинственного бойфренда Кэт отмалчивалась. И родственники сдались. Она уже давно стала скрытной и насмешливой и никого не удивляла тем, что не сообщает пикантных подробностей о своем французском дружке. «Типичная ты, – сказала тогда ее тетя Фло. – Ты всегда была темной лошадкой, Кэт».

«Вовсе нет, – хотелось заявить всем им Кэт. – Боюсь, я совершила ужасную ошибку».

После торжества в Винтерфолде и забавного бракосочетания в Гилдхолле Кэт собралась отправить эсэмэс Оливье: сидела и думала, что он хотел бы от нее услышать. Как вдруг что-то прикоснулось к руке Кэт, и она вздрогнула. Рядом стояла ее мать. Дейзи.

Кэт уставилась на тонкие, похожие на кости скелета пальцы Дейзи, сжавшие ее руку.

«Я хотела отправить эсэмэс», – попыталась отговориться Кэт, чувствуя себя не в своей тарелке.

Дейзи наклонилась. Ее обтянутое кожей лицо было ужасно знакомым – Кэт словно смотрела на себя в зеркало.

«Не делай вид, что я не твоя мать, Кэтрин. Мы с тобой одинаковые. Я это знаю. Мы абсолютно одинаковые, так что перестань притворяться, будто ты лучше меня. Не лучше».

Запах лилий в прохладной столовой, белое платье Карен, которое Кэт видела краем глаза, жаркое солнце снаружи, лучи которого падали на начавшую желтеть траву, голос матери, хриплый и серебристый.

«Я-то знаю, какая ты, Кэт. Перестань бороться, смирись, живи с этим».

Кэт сняла пальцы Дейзи со своей руки и отстранилась от ее жуткого худого лица.

«Если я такая, как ты, помоги, господи, и мне», – сказала она, встала и пошла к открытым дверям.

Тогда она видела Дейзи в последний раз. Кэт возвратилась в Париж, понимая, что никому из родных не может объяснить, что на самом деле происходит. Просто ей нужно было брать от жизни лучшее, потому что ей повезло, так ведь? И это чудесно, правда? Главное, перестать быть такой тяжелой, как это называл Оливье. Перестать быть тяжелой и заткнуться.

О, какое скучное клише. Начались постепенные перемены… За несколько месяцев восхитительная уверенность в том, что Оливье ее любит, сменилась неопровержимой уверенностью в том, что он ее презирает, причем по праву. Его внезапные отлучки, необъяснимое поведение, часы ожидания… А потом он появлялся и злился на нее за то, что она ждала его не в том месте. Кэт потеряла всякое доверие к своей способности принимать решения. Сколько раз ближе к вечеру, успев проголодаться, она стояла в прихожей и гадала, начать ли готовить ужин для Оливье. Может, он уже где-то рядом и хочет есть? Или он вернется гораздо позже и накричит на нее за то, что еда остыла? «Как я могу это есть, черт побери, как есть эту дрянь, Катрин? Ты жуткая эгоистка – не могла еще час подождать? Ну, не час, пусть полтора? Я встретился с друзьями, для важного разговора, и должен сломя голову мчаться домой, потому что иначе меня оставят без ужина?» Всегда получалось, что прав он, а ей в итоге приходилось просить прощения.