Место для нас

– Все не так, все плохо. Не надо мне было возвращаться домой. Не надо было видеть эти чайные кружки и рисунки Левши на стенах, и дверной молоток – сову. Я… я не могу вернуться сюда, теперь я понимаю.

– Что ты понимаешь?

– Как сильно я это ненавижу. Я не… мы больше так не можем.

Она прижала ладони к лицу.

– Оставайся здесь, – возразила Марта. – Ты и малыш Люк. Тебе совсем не обязательно возвращаться в Париж.

Кэт нервно рассмеялась.

– Мы не можем остаться здесь.

– Да нет же, можете, – прошептала Марта ей на ухо. – Детка, ты дома. Тебе больше не нужно уезжать.

Только произнеся эти слова, она вспомнила, кому их говорила раньше и почему.

Люси

В семь часов утра яростно задребезжал дверной звонок. Люси попыталась притвориться, что не слышит – чаще всего она так и делала по утрам, но потом вздохнула и тихонько зарычала от злости. Слезла с кровати и поплелась по прихожей к входной двери. Дождь прекратился, но когда она отперла дверь, в прихожую пропахшей сыростью квартиры хлынул поток холодного зимнего ветра.

– Посылка, – объявил угрюмого вида курьер, протянув Люси коробку и маленький телефон «BlackBerry» с безнадежно поцарапанным тачскрином. – Распишитесь, пожалуйста.

Люси провела на экране прямую линию, гадая, существуют ли правила росписи на курьерских мобильниках. Ей сроду не удавалось изобразить ничего похожего на свое имя. Курьер удалился, не сказав больше ни слова. Обычно они всегда вели себя так, словно она заставила их ждать за дверь десять минут, а не десять секунд. Люси захлопнула дверью – чуть громче, чем было нужно.

– Почта для тебя, Айрин, – буркнула Люси и бросила коробку у закрытой двери комнаты своей соседки по съемной квартире. Айрин была одержима покупками на eBay, и как минимум раз в день на Амхерст-Роуд доставляли что-нибудь важное. Над каждой вещицей Айрин охала, ахала, фотографировала ее и размещала снимки в своем блоге. Каким образом Айрин позволяет себе все эти покупки, Люси понять не могла, но ей вовсе не хотелось оказаться за решеткой в качестве подручной в подлоге, поэтому она взяла за правило не задавать никаких вопросов. И конечно, мечтала о том, чтобы снять квартиру только для себя.

Люси собралась было сварить кофе, когда вспомнила, что решила воздерживаться – прочла статью о том, что каждая чашка кофе сокращает человеку жизнь на три с половиной минуты. Поэтому она плеснула в чашку кипятка и положила дольку лимона – именно такой напиток употребляла в начале дня Лара, о чем оповещала весь офис трубным голосом: «Прекрасно очищает организм! И ко времени завтрака не чувствуешь голода».

Говорила она одно и то же каждое утро.

Квартира располагалась на нижнем этаже викторианского дома в самом центре района Хэкни. Комната Люси была намного просторнее комнаты Айрин; вскоре после переезда сюда Люси поняла, почему Айрин выбрала меньшую комнату. Люси у себя мерзла даже летом. Окно выходило на северо-восток, и свет солнца почти никогда не проникал в огромное, открытое для любого сквозняка эркерное окно. Здесь едва заметно пахло кошками и сыростью, а в комнате Айрин царили запахи чистящих средств и туалетной воды «Gucci Envy».

Забравшись под еще не успевшее остыть одеяло с чашкой лимонного напитка, Люси взяла с пола лэптоп, включила его и в ожидании уставилась на темный экран. Хотелось избавиться от чувства тревоги, овладевшего ею в последнее время. Оно, словно грозовая туча, нависло над головой. Но что вызывает это чувство, Люси понять не могла.

Дело было не только в испуге, который она ощущала, вспоминая о приглашении на бабушкин юбилей, и не только в том, какие стали у бабушки испуганные, жуткие глаза, когда Люси заговорила с ней о треклятой статье. Дело было и не в осунувшемся лице Левши, не в его распухших руках. Завтра в это время Люси будет в доме отца и Карен. Карен наверняка купит круассаны от «Marks & Spencer». Отец, как обычно, что-нибудь ей покажет, какую-нибудь смешную книжку или вырезку из газеты. А Карен… Карен будет пить кофе и молча на них смотреть.

Когда Люси в последний раз побывала там, две недели назад, она почувствовала, что между отцом и мачехой что-то происходит. Карен была на нервах, ничего не ела. Отец тоже вел себя странно. Его привычная дружелюбная живость стала деланой, утрированной. Так отец себя вел только тогда, когда был чем-то обеспокоен: чем сильнее он тревожился, тем веселее становился. Люси это видела на протяжении многих лет. В детстве, если ее мать вставала в дурном настроении, отец обязательно готовил в кухне французские тосты и напевал из Гилберта и Салливана: «Тут все прекрасно! Не на что смотреть!»

– В общем, в Винтерфолде порядок, – сказала в тот день Люси. – Бабушка говорит, что подготовка идет полным ходом. Она отполировала все столовое серебро.

– О, вот как? – воскликнул ее отец. – Еще кофе, Карен? Праздник, ура. Будет здорово!

Карен оторвала взгляд от журнала.

– Нет, спасибо. – Она отодвинула от себя тарелку с круассаном, к которому почти не притронулась. – На самом деле мне нездоровится.