Место для радуги

   - Я очень хороший программист, - скромно ответил я.

   Для начала, меня попросили написать программу по учету больных на отделении. Я был бесконечно рад, что у меня появился шанс не возвращаться на Онду. Так началась моя работа в МОБе. Видя мои навыки, отношение врачей ко мне улучшалось с каждым днем. Заключенные тоже относились ко мне дружелюбно -для них я был как "свой среди врачей", через меня можно было что-нибудь разузнать о том, кому и сколько времени ещё пребывать в МОБе. Мое здоровье восстановилось за пару месяцев без всякого лечения, на одних положительных эмоциях.

  

   Здесь я не был отрезан от внешнего мира. Ко мне регулярно приезжала мать. От неё я узнавал свежие новости. Отец не приезжал, да и писал очень редко. После ареста мы с ним почти не общались. На одном из свиданий мать проговорилась, что это он сообщил о моем преступлении в милицию. Я не был удивлен, мать лишь подтвердила мои догадки. Конечно, я сильно негодовал по этому поводу - в моей голове не укладывалось, как можно посадить в тюрьму родного сына, что бы он ни совершил. Тогда я ещё не понимал, что в моей жизни всё искажено с самого детства не только в частностях, таких как разногласия с отцом, но и в целом. Если бы в тот момент я познал духовные состояния света и тени, мне стало бы понятно, что я родился ближе к тени, и все последующие роковые события - следствие этого. Но законы кармы в целом и сей печальный факт в частности я осознал значительно позже.

  

   Для работы мне выделили маленький кабинет. С утра до вечера я сидел за компьютером и ваял базу данных для врачей. Однажды ко мне обратился один влиятельный доктор с просьбой сделать компьютерную презентацию его кандидатской работы по хирургии в области пульмонологии. Презентация была разбита на две части - состояние больных до операции и после. В качестве исходного материала мне были предоставлены тексты и много флюорографических снимков, но все они были "до операции".

   - А где "после"? - спросил я.

   - У нас прорвало трубу, и они были залиты водой, - ответил доктор. - Можем ли мы сделать их в "фотошопе"?

   - Да, конечно, - ответил я.

   Что-то мне подсказывало, что прорванная труба - это миф, просто доктор не хочет показывать настоящих результатов. Выправляя в фотошопе эти снимки, я нутром чувствовал, что подтасовываю результаты хирургических операций. Мне захотелось узнать правду.

   Вечером я возвращался в отделение, в палату к другим заключенным. Тут был один пациент, который находился в больнице уже довольно давно. Я спросил у него, не знает ли он, что стало с такими-то людьми, и назвал фамилии тех, чьи снимки я правил в фотошопе.

   - Да, были тут такие, - поднапрягши память, ответил старожил. - Они умерли.

   - Как умерли? - удивленно спросил я.

   - Им сделали операцию, после которой у них пошло осложнение, - сказал он. -Один протянул три дня после операции, другой неделю, третий мучился два месяца...

   Это было очень неприятное известие. В кандидатской, которую я готовил, было сказано, что во всех случаях операция частично или полностью излечила заболевание. В силу своего положения я не стал говорить об этом с доктором - он мог с легкостью вернуть меня на Онду. Стиснув зубы, я продолжал "фотошопить" снимки под его руководством.

   Однако этот факт крепко отложился в моей голове. Я стал более внимательно наблюдать за врачами, слушать их разговоры и вникать в суть их деятельности. Имея доступ к их компьютерам, мне была доступна практически вся документация. В скором времени я узнал, что несколько подобных "кандидатских" и "докторских" работ уже были успешно защищены. Чем больше я познавал психологию врачей и саму суть их образа мышления, тем понятнее мне становилось, что им абсолютно неважно, что защищать, им важен результат - получить степень. Мне стало страшно, что вся медицина зиждется на таких вот "кандидатах" и "докторах" наук. "Что мы покупаем в аптеках? - думал я. - Что за прививки мы делаем нашим детям?".

   Многие наблюдения подтверждали эти догадки - зачастую лечение напоминало опыты, прикрытые стандартным курсом лечения. На деле это выглядело примерно так: "Поступил новый препарат" - "Назначить группе больных" - "Наблюдать две недели" - "Увеличить дозировку" - "Наблюдать ещё две недели" и т.д. Больные, которых правильнее было бы назвать "добровольцами", без особых уговоров соглашались на любые препараты и вмешательства - всем хотелось задержаться здесь подольше. К тому же никто из врачей не говорил, что препарат новый и ещё не опробованный. Назначение препарата преподносилось так, как будто им уже вылечилось не одно поколение больных.

   Процесс "лечения" был алгоритмизирован, как компьютерная программа, в которой люди были подопытным материалом. Я видел, как одни таблетки начисто вышибали память, другие нарушали слух и речь, а третьи превращали людей в зомби. Это списывалось на "побочные эффекты", на которых больному не стоит заострять внимание во имя достижения высокой цели - общего выздоровления организма.