Место для жизни

– Да, это наша родственница, – говорит Такаси.

– Сразу всех? – уточняет портье.

Нет, лично моя, – Иван говорит уже из лифта, двери закрываются, лифт трогается вверх.

Огромная квартира Итосу превращается в госпиталь.

Когда все залепили свои царапины, помылись, переоделись в свежее, Иван с Ириной вышли на широкий балкон. Приятная прохлада опустилась на Москву. Далеко внизу гудит проспект, редкие машины проносятся, блестя огоньками фар.

– Ты этого мужика раньше знала? – спрашивает Иван.

– Нет, я вообще на эту дискотеку пришла в первый раз, – девчонка держится, но подбородок потихоньку начинает дрожать.

– Покажи руки, – приказывает Иван.

Обиженные глаза, полные слез. Ирина протягивает руки, – На, гляди!

– Девичьи слезы – что вода, – успокаивает себя Иван, внимательно осматривает предплечья, ладони, смотрит даже между пальцами.

– Верю. А как ты на дискотеку попала?

– Рекламу по телевизору посмотрела. У нас ведь все девочки ходят. Пять этикеток Блю Вонтина собрала, и пришла.

За подбородком начинают сотрясаться и плечи. Что-то не так. Что не так?

– Деньги на билет где взяла? Он и со скидкой недешево стоит.

Плотину прорвало.

– Колечко! Мамино! Прода-ла-а! – На грудь Копылову извергается целый потоп, – зо-ло-то-о-е!

– Понятно, – говорит Копылов, – иди-ка ты поспи, утро вечера мудренее.

Накамура привел себя в порядок, и попрощался, возвращаясь к себе. Братья Тоёхара увязались с ним. Итосу предоставил места Ирине и Ивану, сам пошел пить сакэ с Ёшинакой. Иван коснулся щекой подушки, и сразу провалился в глубокий сон.

Тут и там гасли желтые квадратные глаза окон – в город неотвратимо входила, приглушая звуки, весенняя ночь. На небо медленно выползла полная луна, посрамив оранжевый свет фонарей. Ветер гнал и рвал облака, махал голыми ветками деревьев, хлопал жестяными ладонями подоконников, гудел в антеннах и водосточных трубах.

Тысячи невидимых существ раскачивали деревья и фонари, стучались в закрытые форточки, трясли стекла окон. Когда большинство окон погасло, невидимые существа удвоили свои усилия. Когда разбить стекла не удавалось, даже ударяя в них ветвями деревьев, существа начинали менять свою тактику. Они взлетали к самой луне, а затем быстро скользили по ее лучам сквозь прозрачные стекла. Когда свет луны падал на лицо заснувшего человека, существа вступали с ним в долгий мысленный разговор.

Во сне время течет с другой скоростью. Во внешнем мире проходили сотые доли секунды, а в мире сна проходило много десятков лет. Существа успевали поговорить обо всем, рассказать и расспросить, проанализировать всю жизнь – и свою, и спящего крепким сном человека. Когда все мыслимые темы были исчерпаны, существа начинали показывать сны. Иногда они уводили спящего в зыбкий мир фантазий, иногда ставили спектакль на заданную тему, иногда пытались предупредить человека о том, что ждет его в будущем.

Существа очень любили общение. Ведь они не имели тел, и могли получать удовольствие только в процессе обмена информацией. Впрочем, самые старые из них уже уставали думать о настоящем и будущем. Они больше любили медленно и подолгу рассказывать о делах минувшего. Одно из таких старых существ село на тонком лунном луче рядом со спящим Иваном Копыловым…

… Свенельд выпил кваску, повесил деревянный ковшик обратно на бадью, вытер мокрые усы:

– Звал меня, конунг?

– Садись, поговорим, – перед Игорем стояла огромная чарка браги, на всю горницу противно несло кисляком. Игорь, по обыкновению, был сильно пьян.

Свенельд снял меч, поставил у лавки, чтобы можно было легко достать рукой, сел напротив конунга. Помолчали.

Игорь медленно осушил свою чарку до дна, крякнул, с грохотом поставил на стол.

– Еще!

Раб-древлянин быстро наполнил ее вновь.

– Выпьешь со мной?

– Не откажусь, – Свенельд принял чарку от древлянина, зыркнул на него, останавливая на полпути льющую руку.

– Вилл гезунд, конунг! – он крепко стукнул своей чаркой по чарке Игоря, брага смешалась, выплескиваясь.

Игорь поднял на Свенельда налитые кровью глаза.

”Главное держать себя в руках, – мыслил Свенельд, – этот думмэ дринкер явно замыслил против меня. Попробуем повернуть его гнев на других”.

– Слушаю тебя, конунг, – твердо произнес он вслух.

– Вот сижу я и думаю, – начал Игорь, глядя вниз, и медленно растягивая слова, – дружина моя вся износилась, порты и платья рваные, мала золотая казна. Нет у меня на зиму ни одной амфоры хорошего греческого вина. Приходится уже сейчас пить эту дрянь!

А твоя дружина, Свенельд, изодета, много у всех злата-серебра, вина, платья тонкого. Смотрю я на твоих людей, и берет меня за это жгучая тоска.

Игорь замолчал и уставился пустыми глазами в лицо Свенельда.

– Сам я о том думал конунг, и вот как рассудил, – Свенельд говорил веско, будто нарезая ножом каждое слово.

– Когда ушел на Валгаллу великий Хельгу, он оставил тебя господином этой земли. Ты конунг, и все, что здесь есть – это твое. Тебе принадлежит вся земля, и все люди, и все, что есть у них. А моя дружина кормится с походов.