Она вспомнила, как Виктор восхвалял коммунальный образ жизни. И считал, что в мире и так слишком много детей, лишенных заботы, чтобы еще и своих собственных заводить. А что, если он один из тех мужчин, про кого говорят: «много слов – мало дела»? Он жаждал доброго отношения – но сам добрым быть не хотел. Клару терзали нехорошие сомнения. Может, Виктор – коммунист только теоретически, а практически он – типичный капиталист? Как и многие другие, впрочем. Он мог быть покладистым, если ему самому это ничуть не мешало и ничего не стоило – но если его хоть капельку задеть…
Клара знала, что ее родители в таком случае могли бы сказать, что заботиться о детях –
– Мне казалось, что одиноким усыновлять не разрешается…
– Это верно, но вместе с вами живет ваша сестра, и ей, по-моему, всегда хотелось иметь семью?
– Да, очень хотелось. Элайза и сейчас очень этого хочет.
Виктор вдруг вытащил сигарету и закурил.
– Я и не знала, что вы курите.
– Ну да, обычно я не курю, – сказал он, глубоко вдыхая дым. – Только когда я… как это? Забыл слово…
– Итак, Клара, что все-таки вы мне предлагаете? Вы считаете, что мой долг – позаботиться об Алексе?
– Важно не то, как считаю я, – солгала Клара, – а то, как это видится
Алекс. Алекс – и его смешные оттопыренные уши. Алекс – и его невероятно богатый словарный запас. Алекс – и его счастливый детский смех. Он, возможно, самой судьбой предназначен для великих деяний – а если даже и нет, то судьба уже одарила его редким обаянием.
А Виктор все еще был погружен в глубокую задумчивость.
Клару вдруг охватило отчаяние. Ей следовало бы знать, что такие люди, как Виктор, всегда выступают за благоденствие
– Я вовсе не бессердечный, Клара, – наконец сказал он после тяжкого раздумья, – хотя вам, возможно, кажется, что у меня попросту нет сердца…
– Мне ничего не кажется, и я знаю…
– И я отнюдь не бесчувственный, мне просто никого не хотелось бы вводить в заблуждение.
– Да я ничего такого и не думаю, – сказала она и подумала: наверное, точно так же, как я сейчас, чувствуют себя его студенты, когда в мрачном молчании ожидают, какие же оценки он наконец им выставит.
– А Совет сможет несколько ускорить этот процесс? – спросил Виктор. Потом сорвал маргаритку и, прищурившись, стал ее разглядывать.
В душе Клары неожиданно вспыхнула надежда. Неужели он все-таки серьезно отнесся к ее предложению?
– Я думаю, да. Официальные документы, правда, будут оформлены не сразу – будет считаться, что Алекс просто время от времени бывает у вас в гостях, – но много времени оформление не займет, если вы с Элайзой сразу выразите согласие.
– Но, Клара, ведь если узнает его отец, он станет выслеживать мальчика и доберется до нас, или я не прав?
– Вы правы, потому-то мы и хотим для начала скрыть, куда именно переехал Алекс. Ведь этот тип, его отец, вряд ли… В общем, мне кажется, у него нет ни денег, ни желания, чтобы действовать как-то уж очень активно.
Совсем недалеко от них на реке, тихой и ласковой, одуревшие от зубрежки студенты плавали на плоскодонке, отталкиваясь шестом. Это было очень красиво и абсолютно лишено привязки к конкретной эпохе. Это могло бы происходить и в 1849 году, и 2000-м, думала Клара. Вряд ли подобный способ передвижения можно было счесть достаточно быстрым, но порой эстетика куда важнее скорости. И выбор долгого кружного пути тоже иногда оказывается самым эффективным.
– А вы подумали, как защищаться, если отец действительно явится к нам за Алексом?
– Примерно – но в этом вам придется на нас положиться. И вообще, чем меньше людей будут знать об этом, тем лучше.
И тут Клара снова вспомнила об Айворе. Айвора ведь тоже придется исключить из числа осведомленных; и дети тоже ничего знать не должны – ведь они могут случайно проговориться учителю или друзьям. В общем, как бы неловко Клара ни чувствовала себя перед своими воспитанниками, лучше все же постараться сохранить тайну.