Место на серой треуголке

Л. сидел на бетонном парапете, курил. Вокруг ходили люди в плавках, пили квас и ели шашлык. Перед ним расстилалось море, разрезаемое пирсами и лежало одно большое жирно-белое тело загорающих. Море, хотя и прозрачное, было какого-то нездорово-зеленого цвета. Л. даже не снял куртку, ему было жарко, глаза приходилось держать прищуренными от слепящей воды и солнца. Но он не уходил, а, наоборот, прикурил от окурка новую сигарету и выпускал дым то вверх, то себе под ноги, делал страшные глаза, скашивая их к носу и выпускал уголками губ сразу две струи, делал французкие затяжки. Он лег на парапет, закрыл глаза рукой, потом открыл и посмотрел на солнце долго, прямо, не отводя взгляда.

Маленький Л. держал в руке зеркальце и пустил зайчика в глаза женщине. Та зажмурилась.

– Ой, простите я не хотел, простите, пожалуйста, – сказал Л.

– Ну что ты, – сказала она, – знаешь, я ужасно люблю глянуть иногда на солнце, я начинаю видеть такое удивительное сочетание красок. Страшно хаотичное, но при этом складывающееся в такой гармоничный узор. Но вообще-то это вредно, смотреть на солнце, только иногда можно себе позволить, слышишь?

Л. кивнул и поднял голову к солнцу. Оно ослепило его. Поплыли круги совершенно неописуемых красок, вспыхивая иногда бриллиантовыми точками.

Шум моря пропал и Л. старался всеми чувствами уловить многоцветный обморок, но тут же пришел в себя и поднялся с парапета. Море и пляж тоже стали вспыхивать точечками. Он отдаленно услышал, как сквозь его глухоту прорывается радио, объявляя, что пропал ребенок.

Л. вышел из здания Пулковского аэропорта. Было темно и шел дождь. Л., помахивая небольшой в виде баула сумкой, сел в автобус. У него сильно выгорели волосы и загорело лицо.

Скоро он сидел на кухне и пил чай с какими-то девушками.

– Ты откуда приехал? из Москвы?

– Нет, – сказал он.

– А где ты был столько времени?

– На юге был.

– Заметно. А где на юге? На море?

– На море, на море, не все ли равно?

Он спал на диване, лежавшем прямо на полу, без ножек. Открыл глаза. Одна из девушек сказала, стоя над ним:

– Ключ на телевизоре.

– Ты куда?

– На работу.

– А-а, – сказал он.

– У нас тут сосед немного буйный завелся, но ты не обращай внимания.

– Не буду.

Л. полусидел на своем диване, завернув ноги в порванное ватное одеяло. Рядом стояла бутылка красного вина, лежали на полу магнитофон и пепельница. В дверях стоял немолодой, небольшого роста человек в грязном пиджаке.

– Ты кто? – сказал он.

– Кто надо.

– Я тут живу, вопросы есть?

– В этой комнате?

– В соседней.

– Ну, иди к себе и живи.

– Ты в моей квартире будешь командовать?

– Буду, – зло сказал Л., – пошел отсюда.

– А что злой-то такой?

– Уродился так неудачно.

– Может я пройду и сяду?

– Пройди, сядь.

Тот сел напротив дивана на детский стульчик.

– Может ты мне нальешь? – сказал он важно.

– Стакан принеси.

Через некоторое время Л. говорил ожесточенно:

– Я, дядя Миша, или как там тебя, людей терпеть не могу, твари, такие твари!

– А я?

– И ты тварь. Тебя ненавижу.

– Что же ты выпиваешь со мной?

– Все равно делать нечего, – сказал Л. и вдруг закричал: за что вас любить-то скотов, сволочи, все пропили, все. Всю Россию пропили, гады. За стаканчик вонючего вина, – сказал он проникновенно, – все продали! Россию, нашу родную землю, взяли и продали.

– Я-то тут причем?

– Как причем? Как причем? – причитал Л., – тебе сколько лет?

– Пятьдесят два.

– Я младше тебя на тридцать лет, на тридцать лет, а уже такой же алкоголик, как и ты, абсолютно такой же, если не хуже. Это все ты виноват. Ты. Ты лично все пропил и продал, гад. Какой же ты все-таки гад!

– Ты что, сдурел что-ли?

– Я не сдурел, – сказал Л. задумчиво, – сходи, дядя Миша, купи еще винца.

– Да не Миша я.

– Это не очень важно, сходи купи, а?

– Денег у меня нет.

Л. протянул ему деньги:

– А милиция тебя не арестует?

– Когда торпедный катер идет на задание, товарищ командир может не беспокоится, – сказал дядя Миша.

– Дверь не закрывай.

Пришел дядя Миша, принес вина.

– Хочешь, я тебе стихи почитаю? – спросил Л.

– Почитай.

– Если устали глаза быть широкими,

Если согласны на имя "браток",

Я синеокий, клянуся -

Высоко держать вашей жизни цветок. – читал Л.

Входную дверь открыли, дядя Миша вышел в коридор. Л. тоже вышел. Там стояла немолодая женщина.

– О, Гутя! – сказал дядя Миша.

– Так, – сказала Гутя, – пьян.

– Пьян, – подтвердил Л.

– И не стыдно тебе его спаивать?

– Не стыдно, – грустно сказал Л.

– Ну ты что, Гутя, что ты прицепилась к нему? Он из Москвы приехал, – сказал дядя Миша.

– Из Москвы.

– Правда, – сказал Л., – из Москвы.

– Ну и что приехал?

– Ленинград посмотреть, – сказал Л.

– Ну-ка иди в свою комнату, – сказала Гутя дяде Мише, – ребенок приехал Ленинград посмотреть, а ты ему показался тут, бессовестный.

Она затолкала его в комнату. Л. ушел в свою. Зазвонил телефон.

– Да, – сказал Л., – о, ты в Ленинграде? Здорово. А где ты? Да, ты что? Только здесь надо говорить у парадного. Давай, подымайся.

Он снова лег на диван, замотал ноги. В дверь позвонили.

– Да, – крикнул Л.

Вошел его приятель, огляделся. Они поцеловались. Л. не привстал с дивана.

– Мне тут надо сходить в одно место поблизости, сходим?