Место назначения неизвестно

Он старался не встречаться с ней глазами.

— Ничего я не продавал. Просто рассказал все, что знал о наших технологических процессах… рассказал обо всем без принуждения. Если вы сможете мне поверить, я сам искренне хотел рассказать! Это была часть всего плана — создание общего фонда научных знаний. Можете ли вы понять?

Она могла понять. Она могла понять Энди Питерса, делающего то же самое. Она могла представить себе Эрикссона с его фанатичными глазами мечтателя, предающего свою страну с возвышенной восторженностью.

И все же ей трудно было представить Тома Беттертона делающим это… И тут внезапно она поняла, что причина — в разнице между Беттертоном прежним, несколько месяцев назад приехавшим сюда полным рвения и энтузиазма, и теперешним Беттертоном, нервным, разбитым, спущенным с облаков на землю, обычным смертельно напуганным человеком.

В тот момент когда ей открылась такая логика, Беттертон нервно огляделся по сторонам и сказал:

— Все уже разошлись. Нам лучше…

Она встала.

— Ничего, все в порядке. Они подумают, что наши беседы во время прогулки вполне естественны… при данных обстоятельствах.

Испытывая неловкость, он произнес:

— Нам придется продолжать это… Я хочу сказать, вам придется продолжать быть… моей женой.

— Конечно.

— И нам придется жить в одной комнате и все такое. Но все будет в порядке. Я имею в виду, вам не нужно бояться, что… — Он смущенно замолчал.

«Как он красив, — Хилари разглядывала его профиль. — И как мало это меня волнует…»

— Не думаю, что нам стоит из-за этого беспокоиться, — бодро сказала она. — Самое важное — выбраться отсюда живыми.

ГЛАВА 14

В номере отеля «Мамония» в Марракеше человек по имени Джессоп разговаривал с мисс Хетерингтон. Но совсем уже не с той мисс Хетерингтон, которая была знакома Хилари по Касабланке и Фесу. Тот же внешний вид, тот же костюм, состоящий из жакета и джемпера, та же вызывающая уныние прическа. Но поведение ее изменилось. Теперь это была оживленная женщина, выглядевшая намного моложе, чем можно было предположить по ее внешности прежде.

Третьим человеком в номере был смуглый коренастый мужчина с умными глазами. Он осторожно выстукивал пальцами на столе какую-то мелодию и что-то напевал себе под нос по-французски.

— …и насколько вам известно, — говорил Джессоп, — только с этими людьми она разговаривала в Фесе?

Дженет Хетерингтон кивнула:

— Там была эта Кэлвин Бейкер, с которой мы раньше уже познакомились в Касабланке. Честно признаюсь, я до сих пор не могу составить о ней определенного мнения. Она из кожи вон лезла, чтобы подружиться с Оливией Беттертон, собственно говоря, и со мной тоже. Но американцы ведь такие дружелюбные, они постоянно заводят беседы с постояльцами в гостиницах и с удовольствием составляют им компанию в поездках.

— Да, — сказал Джессоп, — все это слишком бросается в глаза, чересчур очевидно, чтобы быть тем, что мы ищем.

— И кроме того, — продолжала Дженет Хетерингтон, — она тоже была в том самолете.

— Вы предполагаете, — сказал Джессоп, — что катастрофа была подстроена? — Он посмотрел в сторону смуглого коренастого мужчины. — Как вы считаете, Лебланк?

На какое-то время Лебланк перестал напевать свою мелодию и выстукивать ее на столе.

— Ça se peut[37], — ответил он. — Возможно, самолет разбился в результате диверсии. Об этом мы никогда не узнаем. Самолет разбился, взорвался и сгорел, и все, кто был на борту, погибли.

— Что вам известно о летчике?

— Алькади? Молодой, достаточно умелый. Не более того. Зарплата низкая. — Последние два слова он добавил после небольшой паузы.

Джессоп сказал:

— Ищущий, таким образом, новую работу, но, очевидно, не кандидат в самоубийцы?

— Там было обнаружено семь трупов, — продолжал Лебланк. — Страшно обуглившихся, опознать их невозможно, но именно семь трупов. От этого никуда не уйти.

Джессоп опять повернулся к Дженет Хетерингтон.

— Так что вы говорили?

— Там в Фесе была еще семья французов, с которой миссис Беттертон обменялась парой фраз. Был состоятельный шведский бизнесмен с очаровательной спутницей. И еще богатый нефтяной магнат мистер Аристидес.

— А! — воскликнул Лебланк. — Ходячая легенда собственной персоной! Я часто спрашиваю себя: какие чувства должен испытывать человек, обладающий таким несметным богатством? Что касается меня, — чистосердечно добавил он, — то я бы содержал беговых лошадей и женщин, и вообще все, что можно получить за деньги в этом мире. А старый Аристидес заперся в своем замке в Испании — в прямом смысле — и коллекционирует, как говорят, китайскую керамику эпохи династии Зунг. Но нужно иметь в виду, что ему уже, по крайней мере, семьдесят, и, возможно, в таком возрасте китайская керамика — единственный интерес, который остался у него в жизни.

— Согласно представлениям самих китайцев, — добавил Джессоп, — возраст между шестьюдесятью и семьюдесятью самый благодатный, когда человек в полной мере и по достоинству может оценить красоту и прелести жизни.

— Pas moi![38] — возразил Лебланк.