Место под солнцем

Рыдающая Элла Анатольевна Петрова опрокидывала в рот рюмку за рюмкой и громко рассказывала, как стригла пятилетнего Глеба, какие у него были светленькие волосики, какой он был умненький, хорошенький, прямо картинка, а не мальчик.

– Они с моей-то Светланой ровесники, а моя пропала, дома не ночует. Я вот думаю, может, в милицию заявить? А с другой стороны – рано. Взрослая ведь девка, мало ли какие могут быть у нее дела.

Пьяную женщину никто не слушал, но, казалось, это ее совсем не заботит. Она обращалась ко всем сразу и ни к кому в отдельности, иногда беспомощно пробегала глазами по лицам, пыталась поймать чей-нибудь взгляд, найти собеседника. Но все отводили глаза.

Несколько лет назад она стала пить и выпала из круга старых знакомых. Однако у какой-то Гали хватило ума сообщить ей о смерти Глеба Калашникова, продиктовать адрес. Поминки – особый случай, на них приходят без приглашения. Элла Анатольевна имела моральное право здесь появиться, она действительно знала погибшего с раннего детства. Однако другие имели право не замечать ее, не слушать, игнорировать ее присутствие. Она вела себя неприлично. В приличных домах так не напиваются, не рыдают и не орут за столом.

Катя стала собирать грязные тарелки. Пора подавать сладкое, кофе, чай. Жанночка, бедная, совсем забегалась.

Элла Анатольевна кричала все громче, вскочила, принялась помогать Кате, опрокинула соусник, влезла рукавом в остатки салата, стала извиняться, всхлипывая и громко шмыгая носом.

– Ничего, не беспокойтесь, – тихо сказала ей Катя.

Но она не особенно беспокоилась. Прихватила со стола бутылку коньяку и рюмку, пошла на кухню следом за Катей, продолжая свой громкий монолог:

– Ну вот, а я и говорю: зачем тебе это надо? Не лезь в чужие дела, сама же будешь виновата. И главное, голос специально меняет, прямо басом гундит в трубку: он тебя не любит, ты во всем виновата, сушеная Жизель… Катя вздрогнула и чуть не выронила гору грязных тарелок.

* * *

Любому, даже самому пропащему человеку хотя бы раз в жизни должно повезти покрупному. Главное – не прозевать, когда ее светлость личная твоя Удача улыбнется и подмигнет зазывно, мол, нука давай, дружок, не теряйся, хватай скорей, пока дают!

Бориска-помоечник, он же Воскобойников Борис. Павлович, дважды судимый за медкие кражи, живущий многие годы без работы, прописки, где придется, пьющий жестоко, запоями, всякую дешевую гадость, ждал этой сладкой минуты всю свою жизнь. И сейчас по каким-то одному ему ведомым приметам понял: вот она, ее светлость, или, как в песенке поется, «благородие, госпожа Удача».

Он не был полностью уверен. Мог, конечно, и обознаться, ведь правда было темновато. Но зрение у него отменное, привык шнырять во мраке по помойкам. Ладно, если обознался – ничего страшного. Обидно, конечно, но пережить можно.

Он наплел своей сожительнице Сивке, что отправляется подработать грузчиком куда-то за город, а сам оделся в неприметное, сравнительно чистое тряпье, изменил по возможности свою яркую, запоминающуюся внешность и занялся опасной, но интересной шпионской деятельностью.

Никто Бориску не заметил, даже эти поганцы-телевизионщики, которые тоже заявились за своей удачей в треклятый двор. Вот ведь, казалось бы – убийство, черное дело, а сразу деньжищами так и запахло.

Бориска не без злорадства наблюдал, как рыщет по двору жадный корреспондент Сиволап. Спохватился, гаденыш, понял, что зря пожадничал. А теперь уж поздно, теперь уж – дудки. Что Бориске этот паршивый полтинник «зелеными»! Получается как в поговорке: слово – серебро, молчание – золото. Тот, кто должен купить это золото, Борискино молчание, жадничать не станет.

Он заранее очень старательно на тетрадном листочке в клеточку написал фломастером печатными буквами:

"Один человек видил вас в кустах ночию убийства и дажи видил как вы стриляли. Могу молчать за вознаграждение одну тысячу баксов но если сразу и без обману.

Буду ждать завтра ночь от 12 до 2 на лавочки у забору где стриляли. В другом случае утром поели завтра иду в ментовскую и говорю что видил вас".

Подумав немного, он подписал внизу красивое и таинственное слово «доброжилатель».

Тысяча баксов – не такие деньги, чтобы вешать на свою шею еще одного жмура. Конечно, по-хорошему можно было бы потребовать и больше. Но Бориска не забывал об осторожности. Все-таки убийца… А тысяча – именно та сумма, из-за которой состоятельный человек вряд ли захочет пачкаться еще одной мокрухой. Придет и отдаст без базара. Если Бориска не обознался, понял все правильно, то можно считать, косушка у него в кармане.

Дождавшись, когда телевизионщики уйдут ни с чем, двор затихнет и заснет, Бориска тихонько выскользнул из своего укрытия и быстрой тенью прошмыгнул к одной из машин.

– Не должно тебя здесь быть, по-хорошему-то, не должно, – бормотал себе под нос Бориска, – поминают загубленную тобой душу, и тебе здесь, в натуре, ну чисто по-человечески, делать нечего.