Он до сих пор помнил тот вечер в мельчайших деталях — от одежды, которая была на Насрин, до затопивших его чувств, которые мог бы испытывать маленький мальчик. Наверное, тогда он и вправду превратился в маленького мальчика. Невидимая рука схватила его за шиворот и забросила в далекое детство. Фуад мог поклясться, что услышал голос матери, с которой расстался на пороге приюта. «Я растила тебя целых семь лет, дорогой, и ты должен быть мне благодарен. Обычно от нежеланных детей избавляются еще до того, как они появляются на свет. Я оказала тебе большую услугу, подарив жизнь, но так дальше продолжаться не может. Мне нужно покупать еду. На тебя уходит много денег. Дети — это дорогое удовольствие, которое я не могу себе позволить». Фуаду едва исполнилось семь, и он был слишком мал для того, чтобы понять истинный смысл этого поступка, да и воспоминания о тех днях казались блеклыми, как выцветшая фотография. Единственное, что с тех пор осталось неизменным — его чувства к матери. Он смотрел на нее, красивую рыжеволосую женщину с бархатно-зелеными глазами, и пытался понять, зачем она это сделала. Почему отказалась от собственного сына, как от надоевшего платья или наскучившего подарка очередного поклонника — их у матери были много, и она даже при большом желании не сказала бы, кто одарил ее сынишкой.
За несколько лет, проведенных в приюте, Фуад усвоил массу жизненных уроков. Научился защищать себя, отбирать еду и сладости у тех, кто слабее, выделять из общей массы истинных вожаков и держаться рядом с ними. Но главному его научила мать. Теперь он знал, что все в жизни рано или поздно заканчивается болью. И лучший способ избежать этой боли — опередить соперника. Бросить женщину первым. Первым достать нож, если кто-то тебе перечит. Первым протянуть руку, взять то, что тебе не принадлежит, и приготовиться к борьбе.
Фуад часто размышлял о том, как бы повернулась его жизнь, не познакомься он с Ливием Хиббинсом. А встреча эта была случайностью, и оба могли пройти мимо, даже не обернувшись. Их с Халифом разделяло всего лишь несколько лет, но Фуад безошибочно разглядел в высоком худощавом парне то, что видел в некоторых ребятах из приюта. Даже не разглядел, ощутил кожей. Внешне Ливий походил на смазливую девку, слишком дорого одевался, слишком громко смеялся, слишком много пил и слишком легко увлекался наркотиками, но в нем уже тогда была сила, перед которой все опускали головы. Он одинаково хорошо умел вести переговоры и резать чужие языки. Уступал постель другу, если тому нужно было где-то переночевать, и спал на полу, а то и не спал вовсе. Дарил деньги, а не давал их в долг. И всегда брал ответственность за свои поступки, даже если речь шла о тюрьме.
Порой Халиф вел себя как наглый напыщенный козел, а порой — как избалованный мальчишка, но Фуад был обязан ему многим, если не всем. И однажды он позволил себе мысль, которая несколько лет спустя разрушила все. Чем он хуже Ливия Хиббинса? Почему в нем не чает души Аднан, почему вокруг него всегда самые красивые женщины? Почему каждый мужчина из его «свиты» готов пожертвовать свободой или, если до этого дойдет, жизнью ради короля, а ему досталось позорное второе место? Как-то раз они с Северином крепко выпили, и Фуад, которому спиртное развязало язык, задал приятелю этот вопрос. Змей добродушно рассмеялся. «Глупости, — сказал он. — Это же Ливий. Он всегда первый. Первым приходит на разборку, первым затевает очередное дело, первым переступает порог заведения Брике. Он просто делает то, что хочет. Такие парни нравятся всем, и рано или поздно они становятся первыми, потому что рождены для этого. Я думаю, что ты недостаточно выпил, и на тебя напало философское настроение. Но Змей — хороший хозяин, и он припас для друга еще одну бутылку винца, а?».
У Ливия никогда не было любимчиков — он одинаково ценил всех своих приближенных и начисто забывал о теплых отношениях, когда кто-то совершал ошибку, требующую наказания — но слово «друг» он использовал редко. И, как подозревал Фуад, плохо представлял, что такое дружба. В представлении Халифа она ничем не отличалась от заботы о детях, которые выросли, но так и не научились быть самостоятельными. Он помогал деньгами, мог найти нуждающемуся хорошую работу или устроить отличный брак — именно это он когда-то сделал для Фуада, пусть и не без помощи Аднана, и никто не виноват в том, что финал у истории уродливый. Он умел обеспечивать и окружать заботой, но ставил четкие границы между собой и окружающим миром. Даже о своем прошлом говорил так, будто это случилось не с ним, а с безликим незнакомцем. На редкие вопросы Фуада «что ты при этом чувствовал» Ливий передергивал плечами и холодно отвечал: «Не помню, с тех пор прошла вечность». И каждый такой ответ добавлял миллиметр к разраставшейся между ними пропасти.