Место под солнцем (СИ)

— Ты регулярно навещала ее. Что она говорит о своем любимом брате? Хочет обнять меня, поцеловать в лоб и погладить по голове? Или в очередной раз отхлестать плеткой? Не отвечай, Руна. Я никуда не поеду, и ты меня не уговоришь. Больше всего на свете я хочу стереть из памяти лицо этой женщины и то, что происходило между нами до смерти матери. К счастью, после того, как эта потаскуха наконец-то отправилась к первым богам, Альвис слетела с катушек, и ее демоны оказались более притягательными, чем издевательства надо мной. И я не хочу нарушать эту гармонию. Как по мне, пусть перережет вены в своей клинике. Она пыталась сделать это тысячу раз. Я должен был наплевать на твои слова по поводу медицинского ухода и позволить ей умереть. Но какой бы тварью она ни была, она остается моей сестрой, и моя любовь к ней сильнее ненависти.

— Ты назвал нашу мать потаскухой? — слабо улыбнулась Руна.

— Она была потаскухой и оставалась ей до последнего дня своей жизни. Как бы ты назвала женщину, которая приводит мужиков в собственный дом и спит с ними в постели, где наш отец когда-то лишил ее невинности? Анигар как-то сказал мне, что мы не можем быть уверены в кровном родстве, ведь у нее было так много любовников. А я ответил, что он неправ, и в нас течет одна кровь. От союза потаскухи и мужчины, который слишком слаб для того, чтобы стукнуть кулаком по столу и запретить жене трахаться налево и направо, могут появиться только чудовища. Такие, как он, я, Альвис и ты. Оставь меня, Руна. Я хочу побыть один.

Сестра медленно поднялась на ноги.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Ливий? Отец давным-давно мертв, а ты до сих пор не можешь смириться с тем, что он был слабаком.

— Убирайся к черту, дрянная девка. В третий раз я повторять не буду.

— После того, как он пустил себе пулю в лоб, ты занят только одним: доказываешь всему миру, что ты не такой. Тебе не страшно смотреть в зеркало? — Она сделала широкий жест руками. — Ты живешь на вилле, которую купил за деньги, заработанные на чужих страданиях. Ты убиваешь, торгуешь дурью и людьми! Ты сам выбрал быть чудовищем. В этом никто не виноват. Ни мать, как бы ты ее ни называл, ни отец, ни Альвис.

— Большую часть этих денег я отдавал вам. Благодаря мне вы ели досыта, не работали ни дня и носили одежду, которая по карману разве что арабским шейхам.

Руна сжала кулаки. В ее глазах блестели слезы.

— Ты так и не понял, да? Ты знаешь, что я искренне благодарна за все, что ты для нас делаешь. Когда ты возвращался домой, я первая подбегала к тебе, обнимала и спрашивала, что ты хочешь на ужин. Но потом ты перестал возвращаться домой. Да, мы не нуждались в деньгах. Но дело не в них. Дело в том, что каждый раз, когда мне требовалась твоя помощь, я поднимала телефонную трубку, а потом вспоминала, что ты не ответишь на звонок — ведь ты в тюрьме. Роберт Эвард выпустил кишки козлу, который поднял на меня руку, но на его месте должен был быть ты! Ливиан, мой старший брат, самый умный, сильный и смелый! Мой старший брат, который никого и ничего не боится! Мне не нужны твои деньги, если тебя нет рядом! Догнал?!

— Не плачь, Руна. Иди ко мне.

Сестра села Ливию на колени и спрятала лицо у него на груди. Он погладил ее по волосам, поцеловал в лоб и прижал к себе.

— Все хорошо, дорогая. Клянусь именем нашего отца — тебя больше никто не обидит. Я всегда буду рядом.

Руна шмыгнула носом и вытерла слезы со щек, размазывая потекшую тушь.

— Ты больше не сядешь в тюрьму? — с надеждой спросила она.

— Нет. Мне не нравится тамошняя еда. И кровати чересчур жесткие.

— Ты идиот. Когда ты перестанешь доказывать всему миру, что ты мужик?

— Будь ты мужиком, не спрашивала бы.

— Ладно. На обед я хочу равиоли со сливочно-фисташковым соусом, греческий салат и рисовый пудинг.

Глава восемнадцатая. Эоланта. Прошлое

1962 год

Багдад, Ирак

— За самую красивую женщину в двух мирах.