Место покоя Моего

Зилоты в Канон не вписывались. Они вообще никуда не вписывались - дикие, невежественные, агрессивные и заряженные вздорной ненавистью ко всем, кто не с ними. Обыкновенные бандиты - по ментальности, лишь вольно взявшие на вооружение нехитрую антиримскую идеологию, скорее даже - прикрывающие ею обычный разбой. Если честно, считал Петр, они использовали Иешуа, его бешеную в Галилее популярность, а он, напротив, был уверен, что сам использует их. Когда будет надо, тогда и использует.

Иоанн, к слову, был согласен с Иешуа - но в том лишь, что тот работает с зилотами втемную, вертит ими, как хочет. Иоанну совсем не нравилась сама идея активной борьбы. Он утверждал, что любая действенная активность, любая собранная в крепкий, но небольшой кулак сила достаточно быстро будет подавлена куда большей силой, которую и собирать-то не надо, она сама по себе существует и весьма соскучилась по живому делу. В крепости Антония, например, существует. Не говоря уж о Кесарии. И уж совсем не говоря о недалекой Сирии... А когда сила, запальчиво и неразумно собранная зилотами под флагом мирного, по сути, галилейского Машиаха, будет подавлена, неизбежно умрет и дух, который как раз медленно, но очень верно овладел едва ли не половиной земли Израильской и вживается дальше, дальше - в души, в головы, в мысли. В землю эту нищую вживается, корни пустил, ростками пробился. И сам всерьез становится силой. Которую не сломать и не уничтожить - она, в отличие от силы оружия, невидна, -нематериальна.

Сила эта - вера, которую дал людям Иешуа. И он отлично знает, что она сила, извините за невольную тавтологию, но почему-то хочет разбавить ее теми, для кого слово "вера" - пустой и невнятный звук. Зачем? Для каких таких высших целей?.. Нет ничего выше веры, вздор, вздор!..

– Пора спасать Иешуа, - сказал Иоанн однажды. Был Назарет, был поздний вечер, был злой спор между Иешуа и.двенадцатью. - Пора спасать веру. Пора спасать дело наше.

– Пора, - согласился Петр.

Похоже, они разное вкладывали в понятие "спасать", но дело стало общим. За этим Петр и ждал Иоанна в Нижнем городе. Иоанн вошел без стука, неслышно ступая по камню мягкими кожаными подошвами.

– Я не опоздал? - спросил, не здороваясь,

– У нас пока есть время, - сказал Петр. - Кайафа ждет меня только вечером.

– Кайафа? Первосвященник? Тебя?!

– Нет, конечно. Он ждет тайного визита эллинского посланника, о приезде которого ему сообщили на той неделе.

– Кто сообщил?

– Было кому, - привычно ушел от ответа Петр, и Иоанн неожиданно обозлился:

– Послушай, Кифа, я трое суток иду к тебе в этот странный дом из Нацрата, я даже не захожу к Лазарю в Бейт-Хананию, чтобы повидать Марфу. Ты сказал в тот вечер, когда мы поссорились с Иешуа, - прийти, и я пошел не спрашивая - как всегда, как обычно. И вот я здесь, я устал, как последний верблюд в караване, я день и ночь не держал во рту даже гнилой смоквы, а ты - вместо того чтобы объяснить, что происходит, вместо того чтобы дать мне д хотя бы кусок хлеба, ты смеешься надо мной... Какой Кайафа? Какие эллины? Что за бред?..

Петр встал с кушетки, сходил в соседнюю комнату и вынес оттуда поднос с холодным бараньим мясом, зеленью, хлебом. Поставил на стол перед Иоанном, долил тому вина из узкогорлого египетского кувшина. Равнодушный по жизни ко всякого рода роскоши, он почему-то время от времени покупал в этот дом дорогие вещи, словно не он сам, а именно дом того требовал для себя, ибо изначально, от первого хозяина, был добротным и небедным. Разбитая дешевая глиняная кружка, которую сто лет назад двигал по столу - по этому самому, кстати, мраморному, дорогому, - двенадцатилетний Иешуа, обучавшийся телекинезу, сегодня в доме и не нашлась бы...

– Извини меня, - сказал Петр. - Поешь, конечно, сначала. Я не подумал... Что Марфу не повидал - ну, не беда, она привыкла ждать, она хорошая девочка. На обратном пути вместе зайдем, я с Лазарем как раз побеседую... А сейчас давай выпьем за то, чтобы все у нас получилось... - Он поднял кубок с вином.

– Что получилось? - уже невнятно, уже с набитым ртом - видно, и впрямь проголодался мощно, - спросил Иоанн, подымая в ответ свой кубок и чокаясь с Петром, что вообще-то не принято было в этом мире, но что ненавязчиво насадил Петр - по крайней мере в их компании.

– Ты ешь, ешь, а я стану рассказывать.

Как начать, думал Петр, с чего начать? Как сказать одному из самых близких Иешуа людей, что тот должен погибнуть? И не просто умереть, но - мученической, страшной смертью. Да, ради веры! Да, ради собственного Воскресения! Но это-то, кстати, как объяснить? И еще кстати - как сделать, чтобы Иешуа не умер на кресте?.. Впрочем, не здесь сложность, это как раз проще простого, даже не чудо - так, прихоти физиологии. А вот что насчет Вознесения?..

Не одному Иешуа, выходит, творить чудеса...