Место покоя Моего

– Только начинается, - не согласился Иоанн. - Пойдем искать тыкву.

Стражников они уложили спать без всяких сложностей - тем легче, что двое из шести, пришедших с Петром, уже славно кемарили, привалившись затылками к стене первой комнаты.

Тыкву они нашли в заднем дворе под навесом. Хорошую тыкву, желто-коричневую, твердую. Главное - большую. Иоанну очень понравилась.

– Хорошая у меня голова, - порадовался он, - крепкая, здоровая.

– А кровь? - спросил Петр. - Я же должен быть весь в крови. И на себя и на твою голову меня не хватит. Никогда не считал себя сильным гипнотизером.

– Гипнотизер... - Иоанн изучающе повторил новое слово. - От греческого "гипнос", сон... А что? Точно. Все как во сне. Так? - вдруг спросил.

И Петр немедленно обнаружил кровь на своей белой лацерне, кровь на руках, кровь на мече, даже на сандалиях брызги крови.

Засмеялся:

– Неплохо! Побереги силы, они, как я теперь вижу, нам понадобятся. А кровь мы найдем легко...

С кровью и впрямь проблем не возникло: одного жирного голубя хватило, чтобы извозить Петра в крови по уши. Как из боя вышел. Тыкву положили на блюдо и накрыли чудовищно грязной туникой Иоанна - или что там от нее осталось после шести дней отсидки в антисанитарных условиях каменоломни.

– Может, сначала на мне проверишь? - осторожно спросил Иоанн.

– Не буду, - нахально ответил Петр. - Лучше экспромтом. Надежнее. Я себя знаю...

Он отчетливо представлял то, что должны увидеть тетрарх, Иро-диада, Саломия, многочисленные гости. Он так ярко представлял себе это, что суеверно боялся реализовать представление до назначенного срока: боялся растратить силы. Он действительно не числил мастерство гипнотизера в списке своих сильных качеств, если и мог что, то так - на четверочку. Очень надеялся на то, что четверки здесь хватит за глаза. .

– Найди в доме какую-нибудь одежду, - сказал он Иоанну, - и поспеши прочь из города на северо-восток. Выйдешь к Ярдену - уйди на два поприща к северу от того места, где ты посвящал людей, и жди меня там. Только спрячься, а я услышу тебя.

– Может, мне все-таки остаться и помочь тебе? Вдвоем надежнее...

– Не стоит. Справлюсь. Лучше, чтобы тебя здесь не видели.

– Тогда я возьму в доме еды и питья на двоих.

– Естественно, - рассеянно согласился Петр.

Ему было не до житейских мелочей. Он уже мысленно входил в дворцовый зал с накрытым тряпкой блюдом на вытянутых руках, он уже шел по мраморным; плитам в напряженном до разрыва воздухе - ожидание, замешанное на любопытстве, страхе, ужасе, торжестве, зависти, восхищении, на множестве чувств замешанное. ожидание напрягло атмосферу так, что Петр шел по залу, как сквозь воду, физически ощущая мощную плотность воздуха.

Так все и вышло - как он предвидел.

Только в действительности все оказалось труднее, потому что под грязной тряпкой на золотом блюде лежала не желтая спелая тыква, а окровавленная голова Предтечи, разметавшая по тусклому золоту длинные грязные, свалявшиеся волосы, и мертвые глаза его были широко открыты и тоже напряженно смотрели вперед, будто только они и остались жить - вопреки смерти.

Петр неторопливо двигался по залу, оставив охрану у входа, - окровавленная лацерна, кровь на лезвии меча, брызги крови, размазанные по лицу, и люди расступались, то ли в страхе, то ли брезгливо, оставляя ему широкий пустой проход к креслу, на котором, как и прежде, тяжко восседал Антипа.

– Я выполнил твою просьбу, моя госпожа, - сказал Петр, обращаясь к Саломии, которая, все так же прижавшись к матери, стояла рядом с креслом Антипы.

Петр осторожно положил поднос на пол и резким движением сдернул тряпку.

Выдох ужаса пронесся по залу, именно - выдох, который оборвался бездыханным молчанием: люди стояли не дыша, смотрели, словно загипнотизированные - а какими они были? - и не знали, как поступить, что предпринять. А ведь многие толком и не видели в подробностях, что лежало на блюде и как это "что" выглядело.

Впрочем, для Петра была важна реакция главных действующих лиц. А она оказалась вполне ожидаемой.

Антипа привстал на толстых трясущихся ногах, не отрывая взгляда от головы Предтечи. Петр очень старался. Кровь, по логике, должна была уже вытечь из головы, но по желанию Петра она все еще. текла неторопливыми ручейками, заполняла чашу подноса, грозила вылиться на мрамор пола. Так представлял Петр. Сам-то он по-прежнему ничего, кроме спелой тыквы, не видел... Перепуганная Саломия рефлекторно встала на цыпочки, вжалась лицом в мамину подмышку, и только мама, только жена, только женщина с забытым всеми именем Мирьям и отзывающаяся на унизительную кличку - Иродиада, только она, не отрываясь, смотрела на отсеченную голову того, кто посмел ее - лучшую среди лучших! смертельно обидеть. Смертельно - для обидчика.

Она перевела взгляд на Петра.