— Ну знаете! Я? Недостаточно тщательно? — возмутилась моя коллега. — Я считаю, надо вытащить эту малявку из сортира и развязать ей язык. Иначе мы можем искать до…
— Блестящая мысль! — взбодрился Пальмистер, но не успел сделать и шага в сторону туалета, как Анетка вошла в гостиную из кухни.
— Можете не трудиться, — сказала она. — И ты тоже, бабуля. Я эту гадость выбросила.
Лонгин Пальмистер уставился на нее с робкой надеждой.
— Что ты говоришь, деточка?! — обрушилась на внучку Катажина Гарцовник. — Ты уничтожила книгу?
— Сорри, бабуль, я не подозревала, что это такая ценность. Ты же знаешь, что мама платила мне за компьютерный набор этих ее графоманских потуг. Я начала набирать, и, знаешь… там была такая глава… как бы обо мне… я жутко разозлилась, взяла это и сожгла, а пепел развеяла с Гданьского моста. Там-то меня и замели в участок. А дальше ты уже знаешь. Влепили штраф и отвезли в вытрезвитель… — Анетка рухнула на диван и залилась слезами. — Папа… Она там пишет, что я не ваша дочь. Вы меня столько лет обманывали… Это правда?
— Правда не всегда важна, доченька, — ответил Славомир Гарцовник. — Но если говорить обо мне, тут правда ничего не меняет. Я твой отец, вечно и неизменно. Двадцать лет назад я переспал с одной женщиной, а потом женился на ее сестре. Просто перепутал. Досадно. Даже если настоящая мать тебя несколько разочарует, у тебя, по крайней мере, появится хороший повод напиться, потому что сейчас, по-моему, ты это делаешь без всякого повода. Ты уничтожила на самом деле хорошую книгу, даже не прочитав ее, только потому, что обнаружила там несколько честных слов в свой адрес. Я тоже там кое-что обнаружил. Но стереотипы даже самым умным застят глаза. Писательницей в нашем издательстве был я. Халина занималась только бухгалтерией.
— Охренеть… папа, ты чо, прикалываешься? — ахнула его дочь.
— Нет, сыночка! Это не может быть правдой! — заголосила его мама.
— Не скажу, что меня не устраивает такой оборот событий, — заявил Пальмистер. — Знать бы раньше! Пустая трата нервов, времени, денег — все попусту! И одна попусту загубленная жизнь. — По его лицу пробежала тень неподдельной печали.
— Мне кажется, он хотел вам что-то передать… Как бы извиниться, что ли… — сказал я.
— Не понимаю, о чем ты, сынок! — возмутился Пальмистер. — У меня нет ничего общего ни с вами, ни с этим делом. — И, схватив безвольную руку пани Гарцовник, поцеловал ее с громким чмоком. — Я прощаюсь с вами и с вашей очаровательной внучкой. А малышка, похоже, приглянулась молодому человеку, — подмигнул он Анетке, указывая на меня. Затем весело бросил: — Оревуар! — и, что-то напевая, удалился.
— Мои деньги! — вскричала Розалия. — Робаль, сделай же что-нибудь! Он нам не заплатит!
Я вынул из кармана фотографию из дядиной коллекции и протянул Розалии. Снимок, хоть и был самым невинным из всей подборки, произвел на мою подругу сильное впечатление.
— Это чудовищно! — радостно завопила она.
— Это заставит его заплатить.
— И больше чем ты думаешь, Робалечек, — прошептала Розалия, поцеловав меня в щеку.
Я еще тогда перехватил злобный взгляд, которым одарила ее Анетка Гарцовник, но не придал этому должного значения.
— Пожалуй, это уже все, да? — беспечно спросил я. — Ах да, чуть не забыл. Я еще должен постучать в потолок.
Литературный каминг-аут Славомира Гарцовника не вышел за пределы квартиры его дочери. Впрочем, я так и предполагал.
Уже на Пасху владелец издательства, штампующего бульварные романы, обвенчался со своей верной секретаршей Иной. И вскоре Ина Гарцовник получила известность, как талантливая плодовитая писательница, автор любовных романов, и с царственной благосклонностью раздавала улыбки и автографы.
Когда Розалия в один прекрасный день заглянула ко мне, чтобы вручить вырванный из зубов Пальмистера финансовый объедок (от которого я благородно отказался), она заявила, что хочет открыть собственный бизнес, и я бы, возможно, ей пригодился, если бы кардинально изменил образ жизни. Однако привычное бесцельное существование меня вполне устраивало, и я отказался. Работой я был сыт по горло на много лет вперед, а тайная признательность Гарцовника гарантировала мне постоянный приток низкопробных романов, благодаря которым удавалось забыть, на каком я свете.
Сейчас я особенно нуждался в анестезии, поскольку в меня неожиданно мертвой хваткой вцепилась Анетка Гарцовник. Как и предполагал Гарцовник, настоящая мать Анетку глубоко разочаровала. Алина была слишком некритичной, слишком преданной и слишком сильно из-за этого страдала. И очень скоро Анетке захотелось избавиться от ее опеки. Она без труда наваяла книгу, которую в свойственной ей манере назвала «Какого хрена!». Сей труд возглавил списки бестселлеров и покорил сердца критиков. Халина, наверное, потирала руки на небесах. Алина Пофигель вернулась в свою многоэтажку в Елёнках, Анетка продала злополучную виллу, в которой была убита ее приемная мать, квартиру сдала каким-то вьетнамцам (а те наконец-то привели ее в порядок), после чего водворилась ко мне.