Кроме того, в мои обязанности не входит делать сенсационные заявления: факты должны говорить сами за себя. Сторона обвинения порой может описывать обстоятельства смерти в таких терминах, как «агрессивное нападение», но я стараюсь не использовать подобные слова. Я всегда помню о том, что в зале суда находится семья погибшего. Мы никак не защитим их от того факта, что их любимого человека больше нет в живых, но в наших силах избежать излишнего драматизма или ненужных подробностей.
Было у нас одно дело, в котором молодого человека жестоко избили, он умер от травм головы. Пять человек предстали перед судом как причастные к его смерти. Я считала, что тяжелые травмы были нанесены тупым предметом. Кожа на голове была повреждена в нескольких местах, череп серьезно пострадал, мозг был в гематомах и вытек из головы. Я держалась фактов и описала травмы, какими бы страшными они ни были. Судью потрясли мои слова.
– Череп раскололся на мелкие кусочки?
– Да, ваша честь, оскольчатый перелом черепа, как будто паззл.
– И осколки впились в мозг?
– В результате ударов мозг серьезно пострадал, – поправила я.
На этом моменте адвокат защиты попросил судью отложить рассмотрение дела, поскольку его клиенту стало дурно. Подозреваю, тошнило большую часть сидевших в зале суда. Когда мы вновь собрались, адвокат защиты сообщил судье, что один из его клиентов признал вину. Полагаю, молодой человек испытал такой же шок от описания травм, что и судья. Остальные обвиняемые не признали вину, и суд продолжился. Я могу лишь надеяться, что тот молодой человек осознал свой поступок и смог реабилитироваться в тюрьме.
Я не юрист и никогда не стремилась им стать, но некоторым людям кажется, будто я должна иметь определенные знания о системе правосудия. Жаль разочаровывать, но опасно быть одновременно и в лагере судмедэкспертов, и в лагере законников. Мы из разных стай, и роли у нас тоже разные.
Судебный патолог верен суду, независим и непредвзят, в то время как адвокаты выбрали стороны – обвинения или защиты – и верны своему клиенту: государству или лицу, обвиняемому в преступлении.
Так как моя роль – объяснить суду, что случилось с жертвой и какова причина смерти, мне приходится общаться с обеими противоборствующими сторонами.
В Шотландии стороны обвинения и защиты беседуют с судмедэкспертом до судебного процесса по отдельности, чтобы понять, что именно, по мнению судмедэксперта, произошло и поможет или навредит эта информация стороне обвинения или защиты. Для меня это не имеет никакого значения: я не защищаю и не обвиняю, я в суде лишь для того, чтобы «говорить правду, только правду и ничего, кроме правды» о том, как погибла жертва и почему я считаю, что это убийство.
В Ирландии беседы с адвокатом менее формальны, часто они напоминают быстрый разговор во время судебного заседания, непосредственно перед тем, как я занимаю место для дачи показаний. Поэтому крайне важно, чтобы мой отчет о вскрытии был детализирован и понятен: каждый должен уловить и разобрать основные детали. А также необходимо, чтобы все дела и последующие отчеты перепроверялись хотя бы еще одним человеком. Это гарантия того, что будут исключены небольшие ошибки вроде случайно названной левой стороны вместо правой при описании ран, проверены грамматика и правописание. А еще того – и это имеет большее значение, – что будут перепроверены выводы о вскрытии, чтобы финальный отчет содержал только факты, был точен и выдержал проверку судом.
Когда после 13 лет дачи показаний в шотландском суде я попала на судебное заседание в Ирландии, меня поразило, что мои показания не подверглись сомнению, суд принял их безоговорочно, коротко поблагодарил и отпустил меня.
Мне следовало облегченно вздохнуть, но я встревожилась, ведь я всего лишь человек, а люди совершают ошибки.
Эти самые люди в суде, на мой взгляд, совершают колоссальную ошибку, считая, будто мнение эксперта непогрешимо. Что, если я ошиблась? Однако центральный уголовный суд Ирландии зачем-то полагается на миниатюрную блондинку из Глазго, которую там знали не со времен Адама (или Евы, раз уж на то пошло). Важно заслужить уважение, а я понимала, что в Ирландии меня никто не знает. Тот факт, что я работала заместителем государственного судмедэксперта, не означал, что я действительно эксперт в судебной патологии. Я проходила много разных проверок в Шотландии, прежде чем заслужить звание эксперта, но в Ирландии я им еще не стала.